Вера и Марина Воробей: Три дня без Веры

— Познакомимся? — Очки в круглой оправе были похожи на дуло двустволки.

Потому что она была влюблена. Потому что стоял ноябрь, а снега не было. Потому что астма снова дала о себе знать, и ей было трудно дышать. Потому что озябшее небо жалось к голым тротуарам, и казалось, лето уже никогда не наступит. Ей было страшно.

Во дворе играли дети — как будто не было этих сумерек и ледяного ветра, как будто ничего вокруг не происходило.

У подъезда ее догнал Нил.

— Эй!

— Ты меня напугал.

Нил виновато развел руками.

— Как дела?

Вера только пожала плечами, а Нил в ответ кивнул, как будто что-то в этом понимал: ноябрь — ясное дело.

Краснея, как первоклассник, он занял у Веры десять рублей.

— Спасибо, — сказал Нил, когда они вошли в лифт, и снова смутился. — Я отдам. — Он сунул деньги в карман. — Завтра.

Вера знала: он не отдаст. Худой и долговязый, с крупными чертами лица и большим носом, Нил был похож на усталого верблюда, и, наверное, никто, кроме мамы, его не любил. Родители ни в чем ему не отказывали, но денег ему почему-то всегда не хватало.

— Не грусти, — сказал Нил и улыбнулся. — Выше нос.

На третьем этаже он вышел. Двери закрылись, и Вера снова осталась одна. В брюках и с короткой стрижкой, она была похожа на мальчика. В мае ей исполнилось шестнадцать, но, не зная ее, трудно было сказать, сколько ей лет: двадцать или четырнадцать. Вера выглядела, как тысячи других мальчиков и девочек, которые ходят в клубы и модные магазины: широкие брюки с накладными карманами, ботинки «Доктор Мартинз», короткая стрижка, а в ушах сережки: в правом ухе — одна, в левом две. Но Вера была не такой, как все, — и она это знала. Просто она была не как все.

Она долго не могла найти в сумке ключи, и это еще больше ее расстраивало.

— Наконец-то.

Вера села за английский, но заниматься не хотелось. Язык всегда давался ей легко, и домашнее задание она привыкла делать в метро. Летом она была с классом в Англии, и многие ей завидовали: никто не говорил так хорошо, как она, хотя школа была английская.

Рассеянная и немного неловкая, Вера не была похожа на своих сверстников. Таких слов, как «кино» и «дискотека», просто не было в ее словаре. Но непривычные для слуха «хакер», «сервер» и «провайдер» были для Веры такими же обыденными и понятными, как для других — «хлеб» и «вода». Компьютер заменял ей собаку и старшую сестру. Интернет стал для Веры вторым домом, тут было все: друзья, музыка, книги. Но человек не может долго оставаться один.

Было четыре часа, но уже начало смеркаться. ранние сумерки и унылый ноябрьский пейзаж навивали тоску, и, чтобы не смотреть на голые крыши и плоское серое небо, она задернула шторы.

— Глупая погода, — сказала Вера, обращаясь к невидимому собеседнику. — Правда?

Но никто не ответил.

— А в Лондоне на Рождество на газонах зеленая трава.

Правда, в Лондоне Вера была летом. Между прочим, именно летом происходит все самое хорошее. И Англия. И Джим. Но все это в прошлом. А теперь ноябрь, и, наверное, она больше не увидит Джима. На рождественские каникулы он обещал приехать в Москву, но Вера знала: этого не будет — потому что это слишком хорошо. Потому что все хорошее бывает только летом, а никак не в ноябре.

Вера поставила чайник: она с утра ничего не ела — забыла. Потому что был ноябрь. Потому что она была влюблена.

Побродив немного по пустым комнатам, она вернулась к себе и включила компьютер. Теперь электронная почта была той единственной нитью, которая связывала ее с Джимом. Вера немного волновалась: нет ничего хуже ожидания. Она вспомнила, как ждала писем от Миши, и теперь это показалось ей странным.

С Мишей Вера переписывалась полтора года, прежде чем однажды они встретились на углу у метро. Был май: они пили кока-колу в парке, а потом Миша сказал: «Извини. Я представлял тебя иначе». Прошло два года, прежде чем она смогла его забыть. Ей казалось, это было в другой жизни — и это было не лучшее время.

Но теперь был Джим. И это — навсегда. Потому что он умный и добрый. Потому что он другой. Он жил так далеко, что иногда Вере казалось, она его выдумала, но сам факт его существования наполнял ее жизнь смыслом. Джим исправно отвечал на письма, и этого было достаточно, чтобы найти в себе силы жить, чтобы просыпаться утром и как праздника ждать наступления следующего дня, потому что могло прийти письмо, потому что каждый день дарил ей надежду.