Уинтер Реншоу: P.S. I Hate You

– Просто… подыграйте мне, ладно? – прошу я. – Я посмотрю, что тут можно сделать.

Этот человек служит нашей стране. Он сражается за нашу свободу. Несмотря на тот факт, что он, несомненно, изрядный наглец, он заслуживает хотя бы второго блинчика.

Мне нужно проявить творческий подход.

Вернувшись на кухню, я передаю его заказ и еще раз проверяю, не нужно ли чего-либо чете Карнавалес. Когда я направляюсь, чтобы заново наполнить кофейник, я прохожу мимо стола, за которым сидит толпа визжащих детишек. Один из них только что скинул огромный блинчик со своей тарелки прямо на пол, к вящему испугу своей матери, которая громко ахает.

Наклонившись, я поднимаю липкий круг теста с пола и кладу обратно на тарелку.

– Вам принести с кухни замену? – спрашиваю я. Им повезло. Это единственный случай, когда предусмотрено исключение из правил, и в доказательство я должна предоставить грязный блинчик.

Ребенок визжит, и я едва слышу, что пытается сказать его мать. Окинув взглядом стол, я вижу пять мелких безобразников, все в возрасте не более восьми лет. Все они одеты в наряды от «Burbary», «Gucci» и «Dior». У матери накачанные ботоксом губы, на указательном пальце правой руки сверкает кольцо с огромным камнем; отец сидит, уткнувшись носом в телефон.

Но я им не судья.

В Лос-Анджелесе не так-то много хороших заведений, дружелюбно настроенных к детям, и вряд ли «Mr. Chow» или «The Ivy» примут этот шумный выводок с распростертыми объятиями. Я даже полагаю, что там нет специальных высоких кресел для детей.

– Не хочу блинчик! – кричит в лицо матери старший из этих загорелых беловолосых гремлинов, и ее безупречно-спокойное лицо идет алыми пятнами, почти в тон ее дорогой сумке «Биркин».

– Просто… унесите это, – смущенно говорит она, прикладывая ладонь к гладкому ботоксному лбу.

Кивнув, я уношу блинчик обратно на кухню, но по пути останавливаюсь в раздаточной, беру стопку льняных салфеток и прячу под ними тарелку. Как только мой военный клиент доест свой первый блинчик, я прибегу на кухню и заявлю, что этот самый блинчик случайно упал на пол.

– Заказ готов! – кричит из окошка один из поваров, и я направляюсь туда, чтобы забрать завтрак для солдата – только что приготовленный, горячий. Вероятно, я случайно переместила его заказ в самое начало очереди, когда никто не видел, потому что не хочу выслушивать от этого типа жалобы на то, что он ждет завтрака слишком долго.

Схватив его тарелку, я спешно доставляю ее к его столику и ставлю там с улыбкой и любезной фразой:

– Вам сейчас еще что-нибудь требуется?

Его взгляд падает на еду, потом снова устремляется на меня.

– Знаю, знаю, – говорю я, поднимая руку ладонью вперед. – Просто… поверьте мне. Я улажу этот вопрос для вас.

Я моргаю, испытывая к себе некоторое отвращение. Он понятия не имеет, как трудно мне вот так угождать ему, в то время как он мне грубит. Больше всего мне хотелось бы опрокинуть кофейник с горячим кофе ему на колени, но из уважения и благодарности к его военной службе – не к нему самому, а к его службе! – я этого не делаю.

И, кроме того, я работаю за чаевые. Мне в некотором роде приходится быть услужливой. И, видит бог, мне нужна эта работа. Может, я и живу в роскошном гостевом доме своей бабушки, но, можете мне поверить, она берет с меня за это плату.

В семействе Клейборнов не существует такого понятия, как «бесплатные услуги».

Брюнет морщит свой прямой нос и втыкает зубцы сверкающей вилки в пышный кусок омлета.

Он не говорит «Спасибо» – меня это не удивляет, и я сообщаю, что вернусь через некоторое время проверить, не нужно ли ему что-нибудь. Я иду в раздаточную, где переводит дух другая официантка, Рейчел.

– Этот стол с вопящими детьми – твой? – спрашиваю я. Она смахивает со лба белокурые пряди и закатывает глаза.

– Ага.

– Лучше ты, чем я, – поддразниваю я. У Рейчел – трое собственных ребятишек. Она добра к детям и, похоже, всегда знает, что сказать, чтобы отвлечь их или предотвратить безобразную истерику.

– Меняемся? – предлагает она. – Это семейство на чувака с ямочками за двенадцатым столиком.

– У него есть ямочки? – Я высовываюсь в зал, глядя на своего военного.

– О боже, да, – отвечает она. – И глубокие. А еще убийственная улыбка. Я думала, он модель или актер или что-то в этом роде, но он сказал, что он капрал в армии.

– Не может быть, чтобы речь шла об одном и том же человеке. Мне он даже не улыбнулся ни разу, а тебе уже рассказал, чем он занимается?