Дарья Симонова - Дни, когда все было… [litres]

– Я, напротив, от своего товара отговариваю. Я антизазывала!

– Так это ж самая эффективная реклама!

Так Анна впервые заслужила похвалу от графоманофоба. Правда, Данила уверил, что история с письмом – это так, для мелочи на карманные расходы. Приличного гонорара не жди – состаришься. Но тенденция такова, что услуга «напишу роман о вашем дедушке» скоро будет востребована не меньше, чем антикварная мебель. Экая чушь, однако! И ведь оно и правильно, оно и верно…

Уговор дороже денег. Анна, как обещала, отправила злополучное письмо Кате, потом долго пребывала в ступоре, потом Данила опять сказал что-то обидное, и тут уж разревелась. Можно бесконечно носить в себе набухший слезный мешок, но любая пустячная шпилька его легко прорывает. И в этом милосердие вскрывающего раны, пусть даже он колупнул из вредности. Куда денется – ему же придется срочно творить добро, подставить жилетку под извергающиеся воды отчаяния, – если, конечно, он не последний мерзавец. Данилушка не мерзавец, плачущему он сострадает, если в этот момент не плачет сам.

– Лапочка, забудь ты эту историю. Написала бы, что в голову взбредет, и послала всех подруг подальше. Я тоже когда-то надеялся на Человека, Который Может Помочь. Пока не понял, что это Господь Бог. С тех пор к нему и обращаюсь. Все прочее – иллюзии… Ты же знаешь нас, московских мякишей! Тот, кто может, тот не хочет, тот, кто хочет, тот не может. Повторяй как скороговорку. Креститься и молиться, другого выхода нет. И тогда все у тебя будет, Бог милостив. Я бы на твоем месте бежал из Москвы, сверкая пятками. Где родился – там пригодился. Почему ты не живешь там, где родилась? Культурный большой город, не захолустье. Там у тебя все условия – и жилье снимать не нужно, и родители рядом, и ребенку было бы лучше подальше от столичной клоаки. И чего тебе не сиделось…

– В этом городе у меня никогда не было… близости. Биохимия не намоленная, понимаешь? Там нет любви для меня. Гений места отомстил мне за неверность. Я с пяти лет мечтала о других городах.

– Зря. Люди там зато…

– Да, да, успокойся, люди там зато! Люди душевные. Люди – наше главное полезное ископаемое. А вовсе не нефть! Людей надо вывозить с собой. Вагонами и составами. Чтобы сразу – готовый клан. Вековой переселенческий опыт о том гласит. Ехать сразу всем вместе, через пустыню – так уж всем народом! Расселиться по околоткам московским, чтобы, случись что, – на помощь к своим. Свои не скажут «это твои проблемы». Свои пустят хотя бы в чулан и поделятся кусочком благодати. Эффект одновременной судьбы – вот великий мотив! Те земляки, что давно обосновались и плотно сидят в своей раковине, – до них не докричишься. Залог взаимопомощи – синхронность, понимаешь? Всех своих вожу с собой. Принцип Моисея.

Данила не понял напора трансцендентальности и на всякий случай откатил на позиции бытовой обороны:

– Да эти твои и так каждый день вагонами высаживаются в Москве и оседают твердым осадком.

– Ага, испугался, мякиш московский! Сразу до провинциальной душевности стало как до звезды, да?! Удобней, конечно, ее любить издалека и в малых дозах! А ведь сам знаешь, в происходящем есть элементарная закономерность: весь двадцатый век людей вывозили эшелонами на восток и на север. А теперь они эшелонами едут обратно. Твоя любимая диалектика!

– Ой-ой, можно подумать, ты что-то понимаешь в диалектике! – Данила перешел в чванливое наступление.

Надо было задушить изнурительный спор в зародыше, и путь только один – замолчать. Пусть выльют пару ведер словесных помоев на голову – молчи. И тогда не выльют третье. Жаль, что в состоянии беззвучного вопля до родных людей не докричишься. Вопль таки беззвучный! Хотя в молодости получалось. Как наябедничаешь беззастенчиво в трубку – и вот оно, хоть какая-то иллюзия своего кагала поблизости. С годами стыдишься, потому что у всех свои слезки на колесках, зачем взгромождать еще и свою ношу. Потому учишься заменять реальный разговор вымышленным. Внешние истерики – внутренними. Анна приучилась испытывать мощный внутренний катарсис, когда внутрь себя извергала клокочущую окровавленную обиду. И словно бы ее кто-то слушал и сочувствовал и, возможно, дарил ей разные утешительные призы. Их воображаемость не смущала, скорее имела эффект плацебо, успокоительной пустышки. И вот уже можно бродить по бульварам и набережным, где стоят давно выбранные Анной дома. Дома, где она наметила себе пожить, – мечтать можно бесплатно. Их даже можно коллекционировать, упражняясь в расширении сознания. Раньше мечталось в духе социалистического распределительного принципа «не больше одной квартиры в одни руки», а потом Аня смекнула, что квартир-то в собственном оффшорном зазеркалье можно приобрести сколько угодно. Экономическая свобода! Итак, набережная Фонтанки шла номером первым, потом Колокольный переулок, за ним Петроградка… Нет, пожалуй, она самая первая в рейтинге, или все-таки близость Новой Голландии тоже обозначить в тройке лидеров? А еще не забыть бы модерновый дом там, где улица Декабристов упирается в Вознесенский проспект, хотя в 1990 году он еще назывался проспектом Майорова.