Лейла Аттэр: Бумажный лебедь (ЛП)

Вау. Это был лишь дурацкий сон. Я была закутана в свое одеяльце на кровати, и солнышко светило сквозь окно. Я выдохнула и сильнее закуталась в простыни. Еще несколько секунд и я спущусь вниз, чтобы получить свои три поцелуйчика, прежде чем мой отец отправится на работу. Я не собиралась больше принимать их как данность.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Я нахмурилась.

Это не должно преследовать меня в реальности.

Я держала глаза закрытыми.

То, чем я была накрыта, ощущалось как нечто странное, грубое и жесткое, совсем непохожее на мое мягкое шелковистое одеяло.

Окно ― я увидела его сразу ― было маленькое и круглое. Такие бывают на судах.

И мне больно. Теперь я это ощущаю. Болит все. Моя голова была тяжелой и туго соображала, язык прилип к небу.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Я знала, что это не к добру, чем бы этот звук ни был. Это приближалось сзади, и я знала, что это было что-то плохое и злое, и оно собиралось затащить меня обратно в ад.

— Как раз вовремя, ― сказало оно.

Черт, черт, черт.

Да-ми-ан.

Дамиан «Вырыватель волос», «Пробиватель черепов» и «Отправитель в кому Кабальеро».

Он был здесь, и он был настоящим.

Я зажмурилась сильнее. Я была уверена, что нечаянная слеза скатится по щеке, но мои глаза были сухи, будто в них насыпали песка. Все во мне ощущалось именно так ― влажным и исцарапанным, внутри и снаружи. Неудивительно, что мне снились туннели из наждачной бумаги. Наверняка я обезвожена. Кто знает, как долго я была в отключке и каковы побочные эффекты от того, чем он меня накачал?

— Что ты… что ты сделал со мной?

Мой голос звучал странно, но я была рада даже этому. То же было и с моими руками, ногами, со всем телом. Голова болела, кости ныли, но я все еще была единым целым и я никогда, никогда в жизни больше не буду ненавидеть свой живот или свою задницу, или ямочки на бедрах.

Дамиан не ответил. Он был все еще позади меня, вне поля зрения, и он занимался тем же самым, черт возьми, что и раньше.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Я начала трястись, подавив стон, который готов был сорваться с моих губ.

Это была неторопливая психологическая игра ― он, обладающий полным контролем, и я, не знающая, что будет дальше, почему, где, или зачем.

Я вздрогнула, когда он поставил рядом со мной стул. На нем стояла миска с каким-то подобием рагу, лежал ломтик хлеба, который выглядел так, словно его оторвали ― никакого ножа, никакого этикета ― и стояла бутылка воды. Мой желудок подпрыгнул при виде еды. Я подавила желание вылить содержание этой миски ему в лицо. Я была чертовски голодна, как будто бы не ела несколько дней. Я подняла голову и опустилась назад ― это движение, синхронное с движениями лодки, вызвало головокружение и лишило меня ориентации. Я попыталась снова, более медленно, подняться на локтях, прежде чем сесть.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Что это за хрень?

— Я бы на твоем месте не оборачивался, — сказал он.

Интересно. Он не хотел, чтобы я видела его лицо. Если он планировал убить меня, какая ему разница? В этом есть смысл, если только он не хочет, чтобы я потом его узнала.

Я повернулась. Мир стал размытым и мутным, но я повернулась. Возможно, я совсем рехнулась, но я хотела увидеть его лицо. Мне хотелось запомнить мельчайшие детали, чтобы я смогла прибить ублюдка, если до этого дойдет. Ну, а если он убьет меня, то так тому и быть. По крайней мере, мы будем на равных.

Я увидела твое лицо: бах, бах.

Лучше, чем я-не-имею-ни-малейшего-понятия-что-я-сделала-чтобы-заслужить-это: бах, бах.

Он не отреагировал на мое неповиновение, никак не ответил. Он просто сидел, запустив пальцы внутрь бумажного кулька, который держал в руках, и бросал что-то в рот.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Его глаза были скрыты кепкой, но я знала, что он наблюдает. Я вздрогнула, понимая, что он использует это время, чтобы определить меру моего наказания, взвесить его, как взвешивает свою еду, прежде чем отправить ее в рот.

Я не знала, что меня ожидает. Я знала, что ненавижу его, но теперь я ненавидела его еще больше. Мысленно я представляла совершенно другого человека, кого-то настолько же уродливого снаружи, насколько он уродлив внутри. Такое имело бы для меня смысл. Не это. Не кто-то, настолько обычный, что можно было пройти мимо на улице и никогда не узнать, что рядом с тобой прошло чистое зло.

Дамиан был младше, чем я предполагала, и старше меня. Не свирепый и закаленный бандит, которого я ожидала увидеть. Он оказался средней комплекции и роста, и был сильным как дьявол. Я знала это, потому что пинала, била и сражалась с ним, словно дикая кошка. И каждый миллиметр его тела был холодным и твердым, как сталь. Возможно, это его работа: похищение, имитация казни и контрабанда девушек заграницу.