Стефани Перкинс - Лола и любовь со вкусом вишни

Рациональная часть меня понимает, что мне нужно отпустить ситуацию. Я больше не могу плакать. Я опустошена. Выпита досуха. И не способна двигаться.

Точнее, просто не хочу.

Потому что так и выглядит депрессия. Чем она глубже, тем сильнее хочется ей отдаться. Это успокаивает. Хочется укутаться в транс, словно в тяжелый плащ, наполниться им, дышать им. Хочется вынашивать грусть в себе, растить, культивировать. Она моя. Хочется умереть с ней, во всяком случае, уснуть в ее руках и не просыпаться долго-долго.

Эту неделю я провожу в кровати много времени.

Когда ты спишь, никто не просит тебя что-то сделать. Никто от тебя ничего не ждет. И тебе не нужно сталкиваться нос к носу со своими проблемами. Поэтому я только и делала все эти дни, что таскалась в школу, таскалась на работу. И еще спала.

Макс пропал. Не в том смысле, что перестал быть моим бойфрендом, а по-настоящему пропал. Я попросила Линдси забрать учебник, который забыла у него дома, и сосед Макса сказал, что он уехал из города во вторник. Куда – Джонни не сказал.

Макс наконец сбежал. Без меня.

Мне бы хотелось, чтобы думать о нем было не так больно. Но тоскую я вовсе не потому, что хотела бы к нему вернуться. Я не хочу. Просто он долгое время так много для меня значил. Он был моим будущим. А теперь он ничто. Он был у меня первым, а значит, я никогда не смогу его забыть, но однажды воспоминания о нем поблекнут. А я скоро стану лишь очередным пунктом в его «послужном» списке.

Я не знала, что можно ненавидеть кого-то и одновременно по нему тосковать. Я думала, мы с Максом вместе навечно. Мне никто не верил. Мы хотели доказать всем, что они не правы, но оказалось, что ошибаемся мы сами. А может, ошибалась лишь я. Думал ли Макс, что он со мной останется навсегда?

Этот вопрос настолько болезненный, что отвечать на него совершенно не хочется.

Родители расстроены, и все же они оставили меня в одиночестве, чтобы я могла прийти в себя. Как будто разбитое сердце можно вылечить.

Уже почти полночь – не то пятница, не то суббота, – и на небе снова полная луна. Традиционно земледельцы называют декабрьскую луну холодной луной или луной длинных ночей. Сегодня верно и то и другое. Я открыла окно, чтобы глубже ощутить весь ее холод, напитаться ею, но это оказалось грубой ошибкой. Я замерзаю. Но у меня было очередное долгое дежурство в кинотеатре, я совершенно опустошена, поэтому не нахожу в себе сил закрыть окно.

Мне не спится.

Шелковая ткань платья Марии-Антуанетты, разложенная на столике для шитья, поблескивает в голубоватом свете луны. Скоро наряд будет готов. До Зимнего бала еще полтора месяца, впереди куча времени.

Но это больше не имеет никакого значения. Я не пойду на бал.

И наплевать, что у меня нет партнера. Мысль появиться на балу в необычном наряде настолько нелепа, что даже обидно. Макс был прав. Танцы – это глупо. Одноклассники не удивятся моему платью, они беспощадно его высмеют. Не знаю, сколько времени я смотрю на его складки, когда за окном вспыхивает желтоватый свет.

– Лола? – раздается в ночи.

Я закрываю глаза, не в силах произнести ни слова.

– Я знаю, что ты там. Я зайду, ладно?

О подоконник ударяется край импровизированного моста, и я испуганно замираю. На прошлой неделе Крикет звал меня еще раз, но я сделала вид, что сплю. Я слушаю, как скрипит под весом парня доска, а мгновением позже Крикет уже в моей комнате, спрыгивает на пол.

– Лола? – Крикет стоит на коленях возле моей кровати. Я чувствую это. – Я здесь, – шепчет он. – Можешь говорить со мной или не говорить, но я здесь.

Я крепче зажмуриваю глаза.

– Сент-Клэр рассказал мне о том, что случилось. С Максом! – Крикет ждет, что я скажу. Но, понимая, что я молчу, продолжает: – Я… Я прошу прощения, что не перезвонил. Я злился. Я рассказал Кэл о той ночи в твоей комнате, и она вышла из себя. Заявила, что предупреждала тебя, чтобы ты держалась от меня подальше, и между нами возникла вражда. Я бесился, что сестра говорила с тобой за моей спиной, а ты мне ничего не рассказала. Словно… посчитала, что я не способен с этим справиться.

Я вздрагиваю и сворачиваюсь клубочком. Почему я Крикету не рассказала? Потому что не хотела, чтобы он решил, будто обвинения Каллиопы – правда? Или потому что боялась, что он поверит ей, а не мне? Я трусиха. И боюсь Каллиопу не меньше, чем она меня.

– Но… все это дела давно минувших дней. – Я слышу, как Крикет нервно ерзает на коленях. – Я пытаюсь сказать… то есть я клоню к тому, что я много размышлял обо всем этом и понял, что на самом деле я совершенно на тебя не злюсь. Я злюсь на себя. Это я залез к тебе в окно. Это я не могу держаться подальше. Все, что произошло, моя ошибка.