Юлия Резник - Грешник

Громов ненадолго отвлекся, бросив на Каримова недоверчивый взгляд из-под очков.

— Кто бы говорил, — фыркнул он и, наконец, действительно себя отпуская, откинулся на шезлонг. Закинул мощные руки за голову. Хорошо! С каждым прожитым днем все лучше и лучше. И дело даже не в том, что греет солнышко, а в нескольких метрах шумит океан. Ему везде хорошо… и в промозглой зиме, и в слякотной весне, и в дождливой осени. Рядом с ней всегда и везде.

— Ну, и как оно? Пятьдесят… А, Глебыч?

Глеб с ответом не торопился. Потянулся за запотевшим бокалом пива, сделал глоток, слизал с губ горькую пену.

— Так ведь скоро и сам узнаешь…

— Даже думать об этом не хочу.

— Да брось. Какая разница, пятьдесят или сорок?

— Дык ведь, чем дальше — тем ближе конец.

— И что? Все не зря ведь… Вон, посмотри, какое наследство оставим. В них и мы. А значит, мы вечны, — Глеб снова посмотрел на полоску песка у воды, где его жена и дети, вместе с женой и детьми друга, похоже, приступили к строительству замка.

— А ты философ. Вот уж не знал. Глядишь, и мемуары на пенсии напишешь?

— Когда та пенсия? — с притворной тоской вздохнул Громов и улыбнулся, наблюдая, как от образовавшейся на песке кучи-малой, отделилась тоненькая фигура и застрочила что-то палочкой на песке. Напрягся и Амир.

— А ведь говорила, что в отпуске не будет работать! — возмутился он. Глеб рассмеялся. На звук обернулась Наташа и, придерживая одной рукой широкополую шляпу, нерешительно помахала ему рукой. Громов помахал в ответ и встал.

— Пойдем, Амир Шамильевич, похоже, строители замка потеряли в лице твоей жены одного добровольца. Пожалуй, им понадобятся лишние руки.

— На песке! Она пишет свои чертовы формулы на песке! — бормотал себе под нос Каримов, направляясь вслед за Громовым, чьи плечи все сильнее тряслись от едва сдерживаемого смеха. — Че ржешь? — притворно обиделся тот. — Она мне уже весь дом исписала! Клянусь… Вчера я обнаружил ее формулы на обоях в кухне. А ведь мы недавно только их переклеили.

— Сам клеил?

— А что? У меня хорошо получается…

Наблюдая за приближением мужа, Наташа стряхнула песок с ладоней и улыбнулась. А вот жена Амира и вовсе не обратила на него никакого внимания, все так же сосредоточенно царапая что-то на песке и не замечая, что стала объектом пристального внимания для нескольких пар смеющихся глаз.

— Карина, что это с тетей Соней? — спросила шестилетняя Нина у своей взрослой подруги. Карина не сразу сумела отвести взгляд от Глеба. Смутилась. Растерянно посмотрела на девочку и неуверенно улыбнулась:

— Неверное, совершает какое-то очередное очень важное открытие. Моя мама — гений, знаешь ли.

— Это значит, что она очень умная?

— Очень.

— Даже умнее твоего папы?

Карина улыбнулась уже веселей. Бросила лукавый взгляд на отца, который наблюдал за ней, приподняв черную бровь. От необходимости отвечать Карину избавил старший из братьев. Амир-младший.

— Мама умнее всех. Пока… — добавил задумчиво, нисколько не сомневаясь, что в скором времени сможет составить именитой матери достойную конкуренцию. Ну, ведь не зря же его ай кью зашкаливал?

— А у нас самый умный папа, — вздохнула Ниночка, — правда, Глеб? — уточнила у возящегося в песке пятилетнего брата. Громов долго отговаривал жену от идеи назвать сына собственным именем. Но в некоторых моментах та проявляла поистине ослиное упрямство. И в конечном итоге Громов сдался. И следом за непоседливой Нинкой родился у них Глеб Глебыч.

— Правда! — согласился мальчик с сестрой и, высунув от усердия кончик языка, принялся, что есть сил, колотить лопаткой, ровняя кривоватые стены башни. Глеб уселся рядом с сыном на песок. Обнял жену и потерся губами о ее порозовевшее то ли от жары, то ли от его прикосновений плечико.

— Жарко?

— Нет, хорошо…

— Не жалеешь, что преодолели полмира?

— Нет. Здесь чудесно.

Наташа взяла пузырек с солнцезащитным кремом, выдавила на ладонь и принялась натирать мужа. Член в плавках дернулся, как по команде. Глеб закинул ногу на ногу, но Наташа уже успела заметить его на нее реакцию. Улыбнулась. Склонила голову еще, но, не сдержавшись, быстро поцеловала его куда-то между ключиц.

— Наташка! — тихонько взвыл Громов, — мне ж теперь тут до скончания века лежать попой кверху, чтобы не шокировать публику…

— А ты пойди, искупайся. Остынь… — смеясь, предложила она.

— Ура! И нас возьми! Мы тоже хотим, — услышали последнюю фразу матери дети.