Татьяна Осипцова - Не своя жизнь

– Искусственная толерантность. При этом каждый ассоциирует себя с какой-то нацией.

– Это скорее вопрос религии.

– Я атеист. Твои родители тоже не религиозны. Но мать считает себя полькой, а отец – евреем. Именно поэтому ему по сердцу национальность моей матери. А если бы я наполовину был негром?

– Афроамериканцем, – автоматически поправила Роуз.

– Пардон. Итак, я жду ответа. Что бы сказал пан Йозеф, если бы твой бойфренд оказался наполовину афроамериканцем, черным?.. Или индусом? Или китайцем?

– Да, признаю, для папы до сих пор не все люди равны, но это пережиток, ведь он родился в Польше, а не здесь. И к тебе он относится иначе.

– Ага, еврейская половина моей крови его устраивает, только не нравится, что я считаю себя русским.

В эту минуту он не мог не вспомнить, как бесновался отец Роуз после крымского референдума. Кричал, что у Путина имперские амбиции и он мечтает о возрождении Советского Союза со всеми вытекающими последствиями. А Роуз сегодня утром…

Она сама налила себе вина. Бутылка опустела. Не глядя на Дэна, выпила бокал до дна.

– Так ты отказываешься общаться с моими родителями?

Он не ответил.

– В таком случае, я считаю, нам следует расстаться.

Вероятно, ожидала, что он станет возражать, но Дэн молчал.

– Пойми, семья – это главное в жизни. Это связь поколений, традиции. Неужели ты думаешь, что я лишу наших будущих детей общения с дедушкой и бабушкой?

– Детей? Не думаю, что у нас с тобой будут общие дети.

Он сам не понял, как это вырвалось. Роуз замерла, губы сжались в тонкую полоску. Несколько секунд она пристально смотрела на Дэна, будто оценивала искренность его слов, затем гордо вскинула подбородок и поднялась из-за стола.

– Все, кончено! В течение двух дней я освобожу дом от своих вещей, – она покусала губы и мстительно добавила: – Такие, как ты, умирают в богадельне, и некому держать их руку в последний час.

Это прозвучало как зловещее предсказание, и Дэн не нашелся, что ответить, оставалось смотреть, как она идет к выходу. Походка неуверенная: когда надевает туфли на высоком каблуке, Роуз предпочитает держаться за его локоть. Однако плечи прямые, и даже бедрами пытается вилять. Знает, что он смотрит ей в спину. Надеется, что вскочит и догонит? Он не вскочил.

Почему?

Наверное, потому, что за три года жизни под одной крышей настоящей человеческой близости между ним и Роуз так и не возникло. Может, разница в возрасте? Роуз всего тридцать, ему уже сорок два. А может, в воспитании – она училась в американской школе, он в советской. Или из-за того случая? Нет, все-таки потому, что как ни старался об этом забыть, он до сих пор продолжал ощущать себя русским, хотя с соотечественниками не общался, а в разговорах с коллегами избегал упоминаний о покинутой родине. Большинство работавших рядом с ним родились в Америке, а те, кто приехал из других стран – от Чехии до Индии, – старались вести себя как американцы. Денис жил в Штатах уже больше десяти лет, давно получил гражданство, но американцем себя так и не ощущал.

Долгие годы он не говорил на родном языке, только с телевизором наедине дискутировал. Однажды ностальгия завела его в Ричмонд, этот район Сан-Франциско еще называют Маленькой Россией. В Германии таких мест он не знал, а в Израиле казалось, что вокруг вообще одни русские, только отчего-то природа чужая. Правда, в Израиле он жил совсем недолго.

Стараясь не отстать от остальной Америки, здешняя Маленькая Россия демонстрировала толерантность. В глаза бросались и вывески на английском, и иероглифы. Каждой твари по паре… С китайской лавкой соседствовала булочная «Москва и Тбилиси», к тайской забегаловке прилегала русская «Аптека». Через дорогу от православной церкви расположилась китайская закусочная, а в паре кварталов от нее кафе «Troyka». И в Ленинграде на Загородном был ресторан с таким же названием – популярное заведение с собственным варьете. Стену четырехэтажного дома на бульваре Гири украшал огромный постер: «Водка без пива – деньги на ветер». Глядя на нее, Дэн гадал: способны ли китайцы понять соль русской поговорки?

Из любопытства он зашел в русский продуктовый магазин, и поразило его не количество и разнообразие товаров, а то, что половина из них с этикетками на русском языке. Знакомых брендов не попадалось, разве что водка «Столичная» и сгущенка, сине-белая опояска которой напомнила о сладкоежном детстве.

Мама всегда прятала с трудом добытую банку глубоко в холодильник, а он тайком доставал, проделывал две дырочки в жестяном донце и высасывал сгущенку за пару дней. Знал, что накануне какого-нибудь праздника, собираясь взбить крем для торта, мама достанет пустую банку и его ждет выволочка, но поделать с собой ничего не мог. Тогда казалось, что даже имей мама возможность и деньги покупать сгущенку ежедневно, ему все равно не надоест поглощать ее банками.