Ольга Горышина - Сказка в дом стучится

— Тихо! — шепнул Валера мне в ухо, продолжая душить.

Собака подняла голову, даже фыркнула, но не слезла с дивана. Замок на двери щелкнул. Что-то упало.

— Подними рюкзак и неси к себе, — услышала я громкий шепот Марианны.

Снова грохот — наверное, Никита снес стену. В объятиях его отца я уже не слышала ничего, кроме бурления собственной крови.

— Не застукали, а ведь могли… — шепнул Валера мне прямо в ухо и отпустил.

Нет, не совсем — пришлось рвануться назад и вжаться спиной в угол дивана. Шаги на лестнице давно стихли. Сейчас, правда, наверху хлопнула дверь. А у меня так же громко билось в груди сердце.

— И что? — заставила я выдавить из себя зло. Злилась я на себя: на свою дурацкую, непозволительную реакцию, на близость мужского тела. Это не мужчина. Это Терёхин. Ясно? Не совсем… — Нам пить нельзя?

— Говорить сейчас с Марианной нельзя, — усмехнулся Валера, откинув голову на спинку дивана. Тянул шею, которая явно затекла. — Хочется его убить, вот честно…

— За что? — шепнула я из своего угла, в который он меня загнал. Угол мягкий. Но остается углом.

— За все. Думаешь, не за что? — Валера продолжал смотреть в темный потолок. — За сегодняшнее. За вчерашнее. За ложь. Воровство. И прочее, прочее, прочее. Я однажды сотку у матери вытащил из сумки. В двенадцать лет. Так, выпендриться перед парнями хотелось. Купить на всех сигарет. Отец спросил — ты знаешь, что нельзя брать чужое? Я знал, что нельзя. Понятное дело, что знал… Сказал, что это не чужое. Это мамино. Ну, мне объяснили, что коммунизм давно закончился. Отец всыпал мне не по первое число, а на всю жизнь… Это было больно, это было унизительно, но оказалось действенно. Я за версту мамину сумку потом обходил. Я ненавидел отца, наверное, неделю. Может, две… Может, месяц…

Терёхин теперь смотрел на меня, а я на него: правда из-за стеклянного щита, склеивая губы виски, чтобы ничего не сказать.

— Я обещал Наташе никогда не бить ребенка. Теперь я, правда, не уверен, что был прав. Никита не сечет поляны, вообще. Они его избаловали вконец. Несчастный ребёнок, без мамы растёт…

— Они… — повторила я совсем тихо. — А ты?

— А я все время на работе.

— Может, в этом и проблема?

— Может, и проблема. Но тогда почему виноват я? Во всем и всегда, если воспитывают они? Я не прошу отвечать, — усмехнулся он и залпом допил виски. — Будешь еще?

Я мотнула головой и сделала последний глоток. Потом протянула пустой стакан Терёхину.

— Спасибо. Не мое. Извини.

— Цена не соответствует качеству? — усмехнулся он, не отпуская меня взглядом, даже когда ставил стаканы на журнальный столик и поднимал к ним бутылку. — Могу налить обыкновенный Джемисон. Дешево и сердито.

— Я не пью в таком количестве. Даже в дождь. А дождя уже нет. Тут, кажется, у вас и не было. Или я не заметила?

— Я тоже не заметил.

Но что-то явно заметил у меня на лице, раз не сводил с меня глаз. Прищуренных, но совершенно не сонных и даже не пьяных.

— Александра, — Валера сделал паузу, чтобы окончательно меня добить, наверное. — Я не хочу снова стать причиной вашей с Марианной ссоры.

Я смотрела на него во все глаза.

— Какой ссоры? — ко мне сон тоже не шел. — Я с ней не ссорилась и уж точно не из-за тебя, — говорила я, понимая, что виски подействовал иначе. Виноваты, наверное, три лишних градуса. Лишил меня способности анализировать свои и чужие слова. — О какой ссоре ты вообще говоришь?

Я села. Ровно. Нарочно лишила себя ещё и поддержки дивана, когда до меня наконец дошло, что Валера знает что-то, чего не знаю я.

— Из-за которой вы с Марианной разбежались десять лет назад, — ответил он просто, спускаясь взглядом с лица к моим сцепленным в замок пальцам.

Я сглотнула неприятный вкус портянок. Чай копченый куда приятнее виски.

— Я не ссорилась с Марианной, я… — смотрела ему в глаза и понимала, что эти глаза ничего мне не скажут, как, кажется, и рот. — Она, возможно, в одностороннем порядке на меня обиделась, но я просто боялась вам звонить. Боялась в такой момент быть лишней. Я ждала ее звонка, а потом… Мама сказала, что не надо навязываться людям, которым ты не нужна. Я это проглотила, хотя мне было больно. Как бывает больно лишь в юности, когда есть только черное и белое. Мы… — я не выдержала его взгляд и уставилась в свои сцепленные пальцы. — Мы не говорили об этом сегодня. Не успели. Или просто решили замять тему… Как бы начать все с чистого листа.