Матильда Старр - Ошибка

– Я сама поговорю, – вздохнула я. – В конце концов, это мой отец, и мне лучше знать, как с ним разговаривать.

Еще бы. У меня опыт: за спиной почти двадцать лет дочерних манипуляций. Вот только так сильно, как в этот раз, он на меня еще не сердился. Но думаю, я справлюсь.

Я набрала номер его приемной и нарочито низким голосом спросила:

– Константин Петрович на месте?

– На месте… – прожурчал нежный голосок секретаря.

Новенькая, наверное. Необстрелянная. На мое счастье. Старая бы устроила допрос с пристрастием, прежде чем вот так сливать шефа. Мало ли кто его домогается.

– И до какого часа будет?

– До двух точно.

Вот и славно. Я прыгнула в машину и поехала на, пожалуй, самые важные в моей жизни переговоры.

***

У кабинета отца я немного помедлила, не решаясь войти. Странное чувство, никогда раньше я его не боялась. Рассказы подруг и одноклассников о том, что они жуть как трусят показать отцу плохую оценку или признаться в том, что набедокурили, меня удивляли. С детства я была папиной дочкой, бежала к нему со всеми своими горестями и проблемами, знала, что папа поможет, подскажет, защитит (в том числе и от мамы), даже если я очень нашкодила. И вот теперь стояла под дверью, не представляя, что и как буду говорить. Любопытный секретарский взгляд жег спину, нервируя еще больше. Я судорожно вздохнула, дернула ручку, шагнула в кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь, и… И застыла у порога, теперь уже с другой стороны двери. Отец оторвался от бумаг и поднял на меня хмурый взгляд. Все еще сердится. Ну конечно. Если бы, к примеру, моя сестра заявила, что ей внезапно приспичило выйти замуж за человека вроде Бояринцева, мне бы тоже захотелось отшлепать ее, чтобы не делала глупостей. Все-таки столкновение Тимура с нашей семьей было, прямо скажем, не самым располагающим к дальнейшим родственным связям. В общем, отца я понять могла. Теперь осталось сделать так, чтобы он тоже мог меня понять. Но как? Отец вздохнул, и я внезапно заметила, что у него усталые и грустные глаза, и под ними темные круги, и измученное лицо. И седины на висках стало больше… Это же мой папа, тот самый папочка, что защищал меня от всех бед. Просто я выросла, а он… Он немножко постарел.

И все умные-разумные доводы, взрослые и аргументированные, заготовленные в изрядном количестве по дороге сюда, разом вылетели у меня из головы.

– Пап, я его люблю.

Отец поморщился, как будто я надавила на больную мозоль.

– Я очень его люблю, очень…– тихо повторила я. Теперь отступать было некуда. – Так уж вышло. У нас все серьезно. И мы действительно хотим пожениться.

– Устроить еще одну пышную свадьбу? – холодно поинтересовался отец, и от этого совсем не папиного тона я сжалась. Что ж, хорошо хоть вообще заговорил. – Ты их теперь по два раза в год устраивать будешь, пока у него не закончатся родственники мужского пола?!

Щеки вспыхнули. Папочка тоже умеет топтаться по больным мозолям.

– Нет, не пышную, – ровно выговорила я. – Просто распишемся, будут самые близкие, только семья. Ты, мама…

– …твой пасынок… – подхватил отец, – или как правильно, твой бывший муж? Он тоже приглашен?

– Приглашен, – я подобралась поближе к его столу и уселась рядышком. – Пап, ну ты же сам о Бояринцеве всегда хорошо отзывался. Вот вспомни, ты говорил: он, конечно, мужик суровый, но совсем уж подлостей не делает.

– А теперь делает, – отрезал отец.

– Пап… – сказала я севшим голосом. Все напряжение последних дней, все тщательно подавленные эмоции, затолканные в самые дальние уголки сознания чувства – все разом навалилось и скрутилось в горле колючим комком. В глазах стало горячо, подступили слёзы. Да, это тоже запрещенный прием, но и сдержать их не было просто сил. – Я тебя люблю, ты мой самый любимый папочка. Вы моя семья, мои самые-самые дорогие. А он… Я без него просто жить не могу. И что мне теперь делать? Что?..

И вдруг я так ясно себе это представила. Семейные праздники в родительском доме, на которые я буду приходить одна, или не приходить вовсе. Семейные праздники наши с Тимуром, на которых не будет ни папы, ни мамы, ни братцев-сестер. Жизнь, разорванная напополам, душа, разорванная напополам, которой не суждено стать единой… Слезы хлынули так, что щек не хватало, закапали на отцовский стол, растекаясь солеными лужицами.

Отец поднялся из-за стола, обошел меня сзади и обнял за плечи.

– Что делать, что делать… – проворчал он. Его голос странно дрогнул. – Свадьбу назначать.