Ава Рид - Тишина моих слов

Меня едва слышно, это по-прежнему шепот, и, чтобы произнести эти слова, требуется целая вечность, но мне все равно. В конце концов, важно лишь то, что я это делаю. Говорю. Я нашла то, что считала утраченным – и я имею в виду не только голос, нет, я имею в виду гораздо большее.

Сара с Линой бросаются обнимать меня, почти душат в объятиях, и Лина тоже не в силах больше сдержать слез, принимается ругаться на чем свет стоит.

– Ханна разговаривает! С ума сойти! Но горе тебе, если станешь трепаться без умолку!

Они наконец отпускают меня, я последний раз обнимаю их, а затем разворачиваюсь и убегаю. Мне нужно сделать кое-что важное.

Пять минут спустя я стучу в дверь Бена. Никакой реакции. Стучу еще раз.

Его там нет. Я уже собираюсь уютно устроиться у двери, как Бен поворачивает из-за угла с сэндвичем в руке.

– Привет, Ханна! Тебе… лучше?

Не ожидая ответа, он открывает дверь и приглашает меня войти. Сердце у меня подпрыгивает к горлу, я делаю глубокий вдох и расслабляюсь. Я сумею. Это со мной, это всегда было со мной.

– Да, – говорю я. – Нормально. – Я немного гнусавлю, сама не знаю почему. Бен чуть не роняет сэндвич, но в последнюю минуту успевает спасти его. Он смотрит на меня с удивлением и ужасом.

– Леви был прав, – только и говорит он, а я размышляю, о чем это он. – Ты снова можешь говорить.

Я робко киваю. Не знаю, могу ли, но пытаюсь.

– Садись, пожалуйста! И мне нужно сесть. – Бен, отложив сэндвич в сторону, расслабляет узел галстука. Вслед за этим раздается короткий радостный смешок. Мы оба садимся, и я жду, пока он заговорит.

– Прости, Ханна! Это так невероятно – невероятно здорово. – Он приветливо улыбается, и его искренний взгляд согревает меня изнутри.

– Чем я могу тебе помочь?

Пока мужество, а с ним и искра не оставили меня, я выговариваю слово за словом, медленно, сосредоточенно и обдуманно. Но это трудно. Мне нужно время.

– Родители, – я сглатываю ком в горле. – Ты можешь… можешь ты позвать их сюда? – Я говорю так тихо, что Бену приходится наклониться ко мне, чтобы что-то понять.

– Мне нужно попросить твоих родителей приехать?

Я киваю.

– Да, конечно. Завтра?

Еще кивок. От некоторых привычек следует отказаться, хоть я сама же их и завела.

Ты можешь просто сказать «да», Ханна!

– Ты уверена?

– Да.

Я так часто теряла и находила себя, что не знаю, что в конце концов осталось. Знаю только, что всегда крепко держала тебя.

Что будет, если я теперь отпущу, Иззи? Кто упадет – я или ты?

– Ты уверена, что хочешь этого и что мне стоит здесь остаться?

Да, уверена. Я киваю, курсируя взад-вперед по кабинету Бена. Он, по моей просьбе, не сказал родителям, что я хочу поговорить с ними. Что я снова могу говорить. Я присутствовала при их телефонном разговоре. Он лишь попросил их о встрече, чем скорее, тем лучше.

Родители должны вот-вот появиться.

Каждые две минуты я вытираю потные руки о джинсы, такое ощущение, будто меня сейчас стошнит. В голове снуют тысяча вопросов, тысяча опасений и мыслей. В лагере я еще считала, что родителям не нужна. Сегодня я в этом уже не уверена. Но что, если это все-таки так? Что, если они действительно ненавидят меня? Я могу это понять. Я и сама себя ненавидела – и думаю, что до конца это не пройдет никогда. Я навсегда останусь виноватой в смерти Иззи и никогда этого не забуду.

Раз, два три. В дверь стучат, и я вздрагиваю. Вот и они.

Бен идет к двери, открывает ее и здоровается с моими родителями, а я торчу посреди комнаты, не в силах сдвинуться с места. Язык словно онемел, давление в груди растет. Вижу родителей, и перед глазами появляется пелена. Но я еще в состоянии владеть собой. Пока папа не заметил меня, и я не осознала, как он встревожен, пока мама, взволнованно взяв Бена за руку, спрашивает: – Где Ханна? С ней все хорошо? Что-то случилось? – Она еще не обнаружила меня.

– Я здесь, мама, – тихо говорю, не в силах больше сдерживать слезы.

Все замирают. Папа бледнеет, мама поворачивается ко мне. Оба они просто смотрят на меня, и никто из них не шелохнется. Стоит невероятная тишина.

– Я здесь, – повторяю без сил. Они бросаются ко мне, заключают меня в объятия, мама рыдает, а папа спрашивает, правда ли все, что происходит. Я едва удерживаюсь на ногах.

Не знаю, как долго я уже стою тут и плачу, как долго плачет мама, и оба они, обнимая, удерживают меня. Я ощущаю усталость, такую усталость, какой давно уже не чувствовала, и покой. Покой, которого мне так не хватало. Папа первым отпускает меня, пытаясь восстановить дыхание. Он, проводя рукой по волосам, оглядывает меня с головы до ног и целует в макушку. Мама пытается взять себя в руки, но напрасно. Тушь у нее размазалась по лицу, щеки пылают, по ним бегут слезы, а она все гладит и гладит меня по голове.