Илья без малейшего сожаления проследил за своей чашкой. Потом привычным жестом потер висок.
– Да, я понимаю, – сделал паузу, все так же массируя висок. – И все же… а ты? Ты же всю жизнь играла. Как ТЫ будешь без музыки? Ты думала об этом? Ты готова к этому?
Я не могу без тебя и сына. И музыки. Именно в таком порядке.
– А я… – тут Майя налила еще чаю и принялась его медленно пить. – На моей кафедре есть вакансия. – Последний глоток. Гадость редкая, как Илья этот чай выносит? – Я звонила.
– Ясно.
Она отлично держалась – безупречно. Только на последнем слове голос едва уловимо стал звонким. Почти незаметно. Но ему хватило.
Майя снова налила чаю, Илья вертел в руках блюдце. Оба молчали. Она ждала его слов. Он думал. Обо всем сразу. О том, что ведь ей нет еще сорока – самый расцвет, самый взлет. Кому как не Илье знать, что для Май значит играть. И эти слова об уходе из оркестра… они принесли с собой, нет, не разочарование, не обиду, а чувство потери. Майя, как же так? Девочка, ты уверена, что сможешь?
А в консерватории… там же преподаватели играют? Когда что-то показывают, объясняют. Есть же варианты совместных концертов учителей и учеников, в конце концов.
Илья понимал, что это переломный момент в жизни его жены, важный шаг, определяющий всю ее дальнейшую судьбу. Прежде чем высказать свое мнение, он хотел понять, насколько сказанные слова были выношенными и зрелыми.
– Как давно ты шла к этому решению?
– Уже пару лет, – Майя все же сделала очередной маленький глоток. – Чем больше я занималась сыном, тем больше понимала, что хочу преподавать. Хочу, да. И эта работа гораздо удобнее с точки зрения организации своего времени, что для меня сейчас важно. Так что… если ты не против… – вздохнула: – С завкафедрой я уже встречалась.
Вот как. И с заведующим кафедрой, значит, уже договорилась. Илья забрал у нее чашку и сам допил чай. Гадость редкая, он терпеть его не мог. Пил только ради Май, чтобы успокоить. Когда жены не было дома, Илья заваривал себе ароматный черный, покрепче, с долькой лимона. Но Майя… проще было выпить этот, похожий по вкусу на сено, чем видеть в ее глазах тревогу и страх.
– Ты чувствуешь свою готовность к преподаванию?
– Да. Мне интересно, и я хочу попробовать.
Илья рассматривал пустую чашку. Он знал, что в немалой степени весь этот разговор связан с сыном. Когда другие дети еще только вступают в подростковый возраст и не задумываются о взрослой жизни, Юня уже сделал важный выбор. Как его сын умудрился родиться одновременно и талантливым математиком, и подающим надежды музыкантом, Илья не знал. И давно перестал задавать себе подобные вопросы. Он просто принял это. До недавнего времени мальчик участвовал сразу и в математических олимпиадах, и в музыкальных конкурсах. Пока все было не так серьезно, удавалось совмещать. Но сейчас ему двенадцать, и чаша весов склонилась в сторону музыки. Илья понимал, о чем говорила Майя, объясняя свое решение уйти из оркестра. Юня определился. Теперь начинается новый виток его жизни – очень сложный, важный и осознанный. Многочасовые занятия, музыкальные конкурсы, поездки. Все это – на Май.
Она приняла решение. Илья был уверен, что далось оно ей очень нелегко. И вот сейчас Майя сидела напротив и искала поддержку. Нервничала – он это чувствовал.
Ты оставляешь Большой театр…
Илья отставил чашку, подпер щеку ладонью и задумчиво посмотрел на свою жену. Потом поправил чуть перевернувшуюся сережку в ее ухе, потом коснулся указательным пальцем кончика ее носа и слегка улыбнулся:
– Я всегда на твоей стороне, Маленькая Май.
Через три недели к зданию Московской консерватории подъехал черный «мерседес», и мужчина за рулем сделал звонок.
– Я внизу, выходи.
Был очень ясный день. Солнце слепило. Зима порадовала снегом и легким морозом.
На улицу вышла красивая яркая женщина со скрипичным футляром в руке. Во дворе небольшими группами стояли студенты – будущие музыканты и певцы. Они что-то обсуждали. Слышался смех, распевки и даже споры. Петр Ильич Чайковский неизменно исполнял роль хранителя альма-матер для этих юных, влюбленных в музыку людей.
Женщина подошла к машине, но не торопилась садиться в салон. Она остановилась около дверцы водителя. Медленно опустилось стекло.
Двое молча смотрели друг на друга и улыбались, пока наконец Майя не произнесла:
– Здравствуй, Июль.
– Здравствуй, Май.
Дуня сидела перед зеркалом в спальне и расчесывала волосы. Руки привычно двигались сверху вниз. Дуня прислушивалась к звукам своего дома. Уже поздний вечер и пора ложиться спать, но полное ощущение, что у детей день в самом разгаре.
Читать дальше