Ульяна Гринь - Это бизнес, детка!

Я аккуратно взяла перстень с больничного одеяла. Так аккуратно, будто он мог меня обжечь или укусить. Положила в сумочку, в кармашек, застегнула его на молнию. Встала. Подумала, что стоит что-то сказать напоследок, но что? Вдох-выдох.

— Прости меня, Антуан. Прости, если сможешь и захочешь. Я не хотела причинять тебе боль. Я поступила глупо. Надо было украсть кольцо сразу. Тогда я осталась бы в твоей памяти, как очередная «наташа». Прости.

И быстро вышла из палаты.

Слёзы рвались наружу, горячие, отчаянные, горькие, но я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы загнать свои чувства внутрь, не показывать никому. Я сильная, я смогу. Теперь мне надо просто забрать свои вещи из замка и ехать в аэропорт. Забыть Антуана, забыть две недели с ним, забыть мимолётное ощущение возможного счастья. Это только игра. Главное — семья, кровь. Всё остальное неважно.

Коридор виделся мне длинным тоннелем в сумрачной пелене переливающихся всеми цветами радуги ламп. Неужели я всё же заплакала? Моргнув, прогнала слёзы из глаз и тут же налетела на кого-то, кто крепко удержал меня за руки. И знакомый скрипучий голос спросил:

— С вами всё в порядке, мадемуазель Алекс?

— Да, — всхлипнула я и тут же взяла себя в руки: — С ним всё будет хорошо, не волнуйтесь!

— Вас пропустили к нему?

— Я была очень настойчива, но вас пропустят обязательно, вы же родственник.

Я улыбнулась, храбро глядя в глаза деда:

— Мне надо идти. Спасибо вам за всё.

— До встречи, Алекс.

— Прощайте, — тихо сказала я и быстро пошла к выходу.

У больницы стояли такси с шашечками. Я открыла дверцу первого из них, села и сказала:

— Вильнёв-Лубе и побыстрее.

— Мадемуазель, для вас хоть на Луну! — широко улыбнулся молодой таксист, но я не поддержала беседу. Мне всё было противно. Я сама себе была противна. Хотелось умереть временно и возродиться уже дома, чтобы дядя сидел в кресле и читал газету, а мелкие играли в радужных пони и клянчили запрещённую Кока-Колу…

Велев таксисту подождать, я поднялась к воротам, почти по-хозяйски прошла по тропинке к домику, открыла дверь, сорвав розовую наклейку, оставленную полицией. Всё так и осталось, как утром — разобранная, мокрая от пролитого отвара кровать, яблоко с поцарапанным боком рядом с перевёрнутым стаканом, опрокинутые при сопротивлении столик и стул… Закрыв глаза, я словно прокрутила сцену ещё раз. Задыхающийся Антуан, злые, сумасшедшие глаза Антинеи, бросок, мышечное напряжение, захват, желание убить. Боль от боли Антуана. Боль от досады. Идиотка… Дура. Недоделанная сыщица!

Я потрясла головой, избавляясь от видений, и пошла на поиски своих вещей. Решила взять всё, что купил мне Антуан. Таков был договор, да и зачем оставлять ему память о себе? Нет, уходить — так навсегда и безо всяких сюрпризов… Зато ему не придётся выбрасывать мои шмотки или передаривать проституткам.

На сборы у меня ушло всего пятнадцать минут. Могла бы в армии служить, так дядя натренировал. Сумка, рюкзак плюс торбочка с документами — готова лететь домой. Только бы билет на самолёт остался. Не хочу задерживаться во Франции ни минутой больше.

В такси я попросила отвезти меня в аэропорт, откинулась на подголовник и закрыла глаза. Космос, дай мне силы. Дай. Мне. Силы.

Билет нашёлся. До самолёта оставалось чуть менее получаса. Я прошла таможенный контроль так легко, словно купила конфеты в магазине. Опыт провоза денег у меня уже был, а кольцо я просто надела на палец. Никто на него даже внимания не обратил. Я сдала сумку с рюкзаком в багаж, а сама устроилась в зоне отдыха со стаканчиком кофе из машины. Нервы были ни к чёрту. Хотелось порвать билет и вернуться, но я держалась. Антуан забудется. Когда-нибудь. Всё забудется. Всё придёт в норму, жизнь потечёт в привычном русле, когда я вернусь домой…

Через четыре часа я ступила на московскую землю в препаршивейшем настроении. Таможенник с российской стороны хмуро глянул на меня, сравнивая лицо с фотографией в паспорте, спросил неприязненно:

— Почему не весело смотрим?

— Хотела остаться за границей, но не пустили, — так же неприязненно ответила я, получила в ответ торжествующую улыбку и ехидное пожелание:

— Добро пожаловать в Москву. Проходите.

Последнее прозвучало, как «Убирайтесь», и я поспешила на выход, забрать свой багаж. Сознание будто существовало отдельно от тела, которое знало, что делать и куда идти. А вот мыслями я была ещё в Ницце, в больнице Пастера, в палате номер триста пятнадцать, где лежал любимый мною человек. Которого я обманула и предала.