Внезапно ей до ужаса захотелось есть. Она стала вспоминать, что сегодня ела и вспомнила только зеленый чай на работе с кусочек шоколадного торта и несколькими орешками из пачки с фруктовым ассорти. Подруга, у которой она хотела переночевать, недавно нашла нового гражданского мужа и хищная, как орлица, жарила для него огромные свиные котлеты, пока тот очень долго принимал душ, а потом вдруг вышел на кухню весь распаренный и в коротком банном халате. Она убежала, соврав, что клятвенно обещала маме съездить на дачу. Нет, если она сейчас что-нибудь не съест, она кого-нибудь загрызет!
Киоск с хот-догами ослепительно ярко светился между двумя другими – полутемным табачным, где все стекла были заложены сигаретными пачками, банками и бутылками. и газетным, замурованным ставнями. Снег прекратился. В машине становилось свежо. Надо заводить двигатель и включать печку. Ладно, сойдет и хот-дог.
Она вышла из машины. Времени уже было много. Маршрутки стояли в ряд, ожидая на свободные места пассажиров. До очередного выплеска из метра улица оставалась совершенно пустой. Успеет купить? А неважно. Захлопнув дверцу и на ходу нажав кнопку сигнализации, на что машина сонно заморгала глазами, она направилась к тротуару и тут о что-то споткнулась и чуть не упала, высокого взмахнув сумочкой и ударив ей по капоту, на что последовало новое моргание, еще более недовольное, дескать, нормальные люди все уже давно спят.
Полная широколицая продавщица сидела ан чем-то внутри киоска на и при виде покупательницы не сразу, но все-таки начала подниматься. Она поднималась тяжело, так тяжело, будто поднимала на плечах весь киоск.
– Что вам?
– Мне… – сказала она, поводив своим гладким пальчиком в перчатке по всему выбору сосисок, и толстых и тонких, и длинных, и розовых, и бурых, и тех,, что обернуты тонким слоем ветчины. – Вот эту. Это. Да, эту. – Она показала на свернутую спиралью колбаску, со следами обжарки на гриле.
– Рулле? С собой или здесь?
– С… собой.
– Девяносто рублей.
Продавщица положила две половинки квадратной булочки в духовку, саму колбаску на плиту подогреться, а потом стала неподвижно ждать деньги. Сотенная легла на тарелочку.
– Пить чего будете?
– Что?
– Пить чего будете?
– Нет. Ничего.
Продавщица положила деньги и осталась неподвижно стоять, молча глядя на неё из света темноту. Взяв сдачу, она отступила на шаг, открыла сумочку, достала кошелек, положила деньги в кошелек и еще немного порылась, чтобы удостовериться, что ключи не вылетели и телефон тоже там. Весь день звонивший, он сейчас предательски молчал. Продавщица неподвижно и неотрывно продолжала смотреть на неё, словно ей доплачивали за то, что она смотрит на покупателей.
– Вам с чем? – наконец, спросила она, когда духовка выключилась. – С кетчупом, майонезом, горчицей, с чем? Все равно?
Продавщица положила на одну половинку хлеба горячую тугую спираль колбаски, набросала на неё с полдесятка кружков солененького огурчика, накачала из тонких краников по веревочке майонеза и горчицы, намотала поверх красное кольцо кетчупа и накрыла все это другой половинкой хлеба. Острым краем засунула квадратный бутерброд в такой же четырехугольный пакетик, предварительно раскрыв его с двух сторон, затем положила в пакет побольше, завернула бумажный верх и протянула в окно. Даже через перчатку чувствовалось, какое там все горячее.
Она развернулась и едва не выронила пакет. Сердце прыгнуло в горло. Он стоял и смотрел на неё точно так же, как только что продавщица, молча, неотрывно, в упор. Этот человек в длинном черном распахнутом кожаном пальто стоял от неё буквально в двух шагах, неподвижный, как статуя из графита, если только бывает столько графита куском, и этот графит блестел, освещенный холодным светом киоска. Одна рука у него была засунута в карман, в другой он держал открытую банку пива. За первую, самую длинную секунду замешательства она мгновенно успела отметить его лицо с довольно правильными чертами, но такими чертами, которые существовали словно бы отдельно, как улыбка Чеширского кота, и не имели прямого отношения ни к пиву, на плащу, и ещё на высокий ворот черной водолазки, делавший его шею слишком тонкой для таких плеч. Вот урод, возмутилась она в следующую секунду. Вот урод! Бомжара в плаще. В ответ он, словно почувствовав незаслуженное оскорбление, перевел свой взгляд на её бутерброд и чуть пошевелил банкой. Алкоголик! И в тот момент, когда он уже надумал что-то сказать, она сорвалась и быстро побежала к машине. Быстро шмыгнула внутрь, заблокировала двери, завела двигатель, включила печку, фары и дворники, протерла перчаткой потное стекло, поставила рычаг селектора на букву «D», но так и не отпустила педаль тормоза.
Читать дальше