Александр Кормашов: Случайный ни к чему не обязывающий секс

Дворники были тоже покрыты ледяной слизью.

Боже, мотив-то совсем другой!

Когда-то, еще студенткой, она мечтала о славе главной московской бардессы. Принялась махрово курить, перестала краситься, сделала стрижку «под Освенцим», кусачками отмахнула горячо любимые ногти, в три урока освоила игру на гитаре и научилась петь низким голосом, натруждая грудной резонатор. С текстами поначалу получалось сложнее, но она очень скоро оценила первое правило акына «что вижу, то и пою» и смело добавляла в распев любые чужие строчки, которые всегда ей вовремя вспоминались.

В то время ей писалось легко. Может, не так легко это слушалось другими, но ей было наплевать. Прозрение наступило на Грушинском фестиваль, когда она внезапно увидела себя настолько одной из многих, что в первую же ночь страшно напилась, устроила скандал и бросила гитару в костер. От гитары не догорел только гриф. С ним, обвитым всклокоченными струнами на колках, нянчась с ним как с больной куклой, она едва не утопилась в реке. Девочка из МАРХИ, историк архитектуры, изящная гуманитарная статуэтка для еще не воссозданных интерьеров барокко и рококо, она так и не оправилась от столкновения с диким племенем бардов. Стихи все-таки иногда продолжала писать, но это был уже её личный способ поплакать.

Сегодня она ревела уже два раза и знала, что если примется в третий, то просидит в машине еще целый час. А то и останется навсегда. Даже когда её бросил сын, даже тогда ей так сильно не плакалось. Тогда она себя больше почувствовала голым удивленным столбом. Стволом дерева, от которого отрубили все ветки. А сегодняшним взрывом словно всю выдернули с корнем. Безо всякой нужды и без всякого повода. И зачем это было нужно? Кому это нужно? Никому. Никому она не теперь нужна. И слезы её никому не нужны. И оттого что даже слезы никому не нужны, в глазах у неё опять защипало. Она глубоко задышала и начала думать о работе.

Из подземного перехода, увенчанного розовой буквой «М» кучно выходили припозднившиеся люди и выстраивались в очереди к последним маршруткам. Ей казалось, что все они смотрят на неё, в её сторону, хотя если и смотрели, то на белую красивую «волгу», стоящую перед ней, к которым время от времени кто-то подходил, открывал дверцу и, видимо, не договорившись, раздраженно захлопывал. А, может, шофер вовсе и не занимался извозом. Просто кого-то ждал. Жену, например, которая должна вот-вот выйти из метра или позднего ребенка. Но ей казалось, что все эти люди упорно глядят мимо «волги» прямо на неё; так и фотографируют взглядами, а не подходят только потому, что даже сквозь стекло видят, какие у неё красные заплаканные глаза.

Самое ужасное то, что сегодня вечер пятницы. Она нарочно задержалась на работе подольше – насколько это было прилично для вечера пятницы. Весь остаток дня она старательно думала, как сказать Вадяше, что забыла ключи от маминой квартиры. Ничего не надумала, решила просто позвонить, чтобы извиниться, а в итоге лишь накричала. Яша был уверен, что она снова юлит и выкручивается. Теперь с ним опять надолго испортились отношения. Наверное, до следующего попадания в аварию. Если раньше опять не взорвется дом. Вадик, разумеется, будет ждать. Он будет ждать. Как ждет уже лет двенадцать. Тогда она отказалась ехать с ним за границу. Как? Женой атташе по культуре? Вот если бы ты ехал советником! Правда, когда он уже мог поехать советником, она была замужем. Муж тоже почему-то считал её вздорной. Зачем ей второе образование, когда так вовремя пригодился её первый диплом – по истории русских дворцовых интерьеров. Ведь эти дворцы под Москвой уже росли гораздо быстрее, чем когда-то садовые домики на шести сотках. Нет, только ради сына, чтобы не передоверять его воспитание бабушке, она отказалась от бешеной по деньгам, но сумасшедшей на практике работы дизайнера и согласилась возглавить интерьерный журнал. Искала себе тихой гавани и ровных спокойных денег.

– Боже, откуда этот мотив!

Два раза звонила мама. Говорила, что она сейчас в Бари, на родине Николая Угодника («На какой родине, мама?») и только что поклонялась его мощам, а вот прямо сейчас стоит возле православной церкви и смотрит на его памятник Николаю. У Николая в одной руке поднятый меч, похожий на скипетр, а другой такой маленький русский храм. Ей сказали, что это Никола Можайский из Третьяковки, но она прослушала, кто автор скульптуры. Просила посмотреть в интернете, а потом ей перезвонить, потому что все говорят, что это просто маленький Церетели. Как там мои цветы? Веточка, очень тебя прошу, опрыскивай фаленопсис и не перезаливай фуксию! Лучше тоже понемногу опрыскивай. Ну, целую! У тебя все нормально? Приеду все расскажу. Все, бежим на автобус. Здесь так жарко…