Эстер Кей: Эстер. Повесть о раскрытии еврейской души

Но кто меня захочет слушать? Мне всего 9 лет… …В моем внутреннем мире присутствуют эти, самые близкие, люди, а также – наряду с людьми – боги.

Боги живут в тумбочке, которую я отвела специально под храм.

Идея завести себе домашних богов появилась у меня в результате чтения книг по греческой мифологии. Мой восприимчивый ум легко подружился с Зевсом, Гермесом и Деметрой. А изображения этих дружественных богов, помещенные в вышеупомянутую тумбочку, были плодами творческого использования типичных советских статуэток боксеров и балерин. Камешки, бусинки, блестяшки нацеплялись на статуэтку и превращали боксера в громовержца, а балерину – в богиню любви. Перед статуей брызгались духи – благовонияи скапливались мелкие монетки – пожертвования. У богов можно было попросить всякие незамысловатые житейские вещи:

– чтобы в школе не отругали за опоздание (в этом мог помочь дипломатичный и быстроногий Гермес)

– чтобы мальчика по имени Игорь посадили со мной за одну парту (на это годилась Афродита)

– чтобы сдать на отлично экзамен по музыке (это входило в круг полномочий Орфея) … Родители мои согласились именовать тумбочку храмом, видя в этом наивном б-гоискательстве нечто трогательное и достойное уважения, в то время как сестра, конечно, предпочла бы забрать тумбочку в свою комнату и использовать ее по прямому назначению, для хранения белья. Ну, а брат Вова, несмотря на то, что деньги на выпивку ему были иногда нужны позарез, храмовую мелочь не трогал – уважал храм… Мое отношение к богам было двойственным. С одной стороны, я ждала от них помощи, с другой стороны, если они меня подводили и мою просьбу не выполняли, то я обижалась на них, забирала у них копеек двадцать и покупала себе мороженое в качестве компенсации.

Взаимоотношения с богами, при всей их ненадежности, были гораздо интереснее, чем занятия в школе или поручения по линии октябрятского движения – сбор макулатуры, расчистка школьной территории, зубрежка стихов к пролетарским праздникам, например, таких, как вот это:

…В моей жизни были также Григ, Чайковский, Бетховен… Звучание музыки, глубина и податливость клавиш, погружение в бессловесную гармонию… Ты неважно играешь, но хорошо чувствуешь, – говорила моя учительница. А иногда она воздерживалась от каких бы то ни было замечаний и только следила за моей игрой, переворачивая, когда нужно, листы нот, чтобы мне не пришлось делать это самой. Это ее безмолвное содействие для меня – лучше всяких похвал. После такого удачного урока я решаю, что теперь буду заниматься изо всех сил.

И действительно, несколько последующих дней подолгу сижу дома за пианино. Однако, если результаты не быстры и не блестящи, то вспышка энтузиазма может смениться неделями равнодушия. Когда же доходит до экзамена по музыке, мои боги получают от меня дары – монеты, ракушки… И соната исполняется мною почти безупречно, к восхищению сидящих в зале родителей… Сказал Данте: Земную жизнь пройдя до половины, в сумрачном лесу я очутился. А я? До чего я прошла свою жизнь? Наверное, даже не до четверти. Но я нередко чувствую себя так, будто оказалась в сумрачном лесу. Кто я? Никто. Вот Павлик Морозов, будучи в таком подростковом возрасте, как я, уже совершил свой великий подвиг. Мария Стюарт в пятнадцать лет стала королевой, Эдит Пиаф – певицей на бульварах… Володя Ульянов с ранней юности ненавидел царизм. А я – так себе, посредственность. На бульварах не пою, царизм не ненавижу, в революциях не участвую, и корона мне не светит. Живу себе, и все. Для чего живу, спрашивается?

…Зеркало отражает девочку-подростка с белокурыми кудряшками, обрамляющими лицо, которое может быть разным, – то красивым, то нет. Сейчас, в момент напряженного и пытливого рассматривания самой себя, оно невыразительно и глупо. Когда человек занят мыслями о собственной внешности, он перестает быть оживленным и красивым.

Глядя на себя в зеркало, я всегда видела там какую-то недовольную, критическую гримасу. Улыбаться нарочно тоже не получалось. Так я и не поняла, какова я собой… В моем классе красивой девочкой считалась высокая, физически развитая и, как выражались учительницы, ухоженная Семдянкина с аккуратной косой. Я популярностью не пользовалась, хотя и острила в компании сверстников, и выскакивала с готовыми ответами на уроках, и получала хорошие оценки. Мальчиков я решительно не интересовала, а девочек, наверное, отпугивала острым языком и слишком правильной, от мамы воспринятой, речью. Мама вела в моем классе русский язык и литературу, что также создавало дистанцию между другими учениками и мною, учительской дочкой.