Сам я давным-давно тоже учился в другом театре Города, но к счастью ушел, осознав весь ужас происходящего за кадром яркого мира лицедейства. Вызывало тревогу засилие страшного апофеоза пошлости в театре, которое руководитель пытался возвести в культ и мало того, убедить жителей, что это и есть настоящее искусство. И это ему почти удалось, ведь убаюканные безумными красками ШОУ, зрители города К давно перестали понимать разницу между высоким и низким, утонченным и презренным, просто ловя свою душу на удочку сиюминутного удовольствия занять свой ум, каковое так услужливо создавал им дьявольский Карабас-Барабас этого адского театра.
Он содрогнулся, вспомнив зловещие слухи об актрисах, поставляемых богатым бизнесменам после спектакля, такие же ходили про «подземный» ресторан в их городе. Слухи? Но ведь он помнил, что сделали с одной девочкой «ученики-актеры», когда он сам находился в этом вертепе бесовской цыганщины. Нет, забыть..Забыть… И он нервно закурил еще, пытаясь волшебным ядом дыма скрыть от себя страшную картину прошлого, встающую перед ним… Забыть чужую боль! ЕЕ растоптали и унизили, грубо изнасиловали свои же, потом заставили все вычеркнуть из души, и принудили дальше работать в этом же театре!
Робкие попытки нормальных людей вывести Карабаса на чистую воду, ломались об зловещую паутину спин зятьев директора, опутавших местную власть кричащими табличками должностей. Невольно здесь вспоминается другой роман великого автора – «Бесы». Никто не докажет ничего… Ведь у обычных людей не возникнет даже мысли, про страшную изнанку этого «псевдо-искусства»!! Кто заподозрит этих «уважаемых людей»? Никто..Никогда и Ничего… Кто посмеет сказать против них? Нет, к бесам прошлое! К бесам!!! Тут еще пытаются верить и творить высокое!!
Захожу в помещение и устало валюсь на рыжий выцветший пуфик у входа, предварительно спросив у билетёрши когда закончится спектакль.
Она что-то сварливо бормочет, сердито разглядывает меня – оборванца, двадцать раз переспрашивает о сути вопроса и наконец, выдает: «В семь». Сижу и кручу в пальцах зажигалку. Лениво возжигаю огонь, гашу, снова зажигаю. Мысли в свою очередь лениво ползают во мне, как черви, прогрызая ум смутным желанием что-то сделать. Сделать что? Тут с треском вспыхивает лампа в коридоре, до этого полутемном, и появляется подружка Оли… Вика… Или Саша? С ребенком на руках… Она тоже актриса из ее театра, только сегодня не участвует в спектакле. Она идет ко мне, покачивая своими аппетитными бедрами, и с кем-то выясняет отношения по телефону – завидев меня, использует мое присутствие для окончания разговора, резко бросает телефон в сумку из поддельной крокодильей кожи. Я немного встряхиваюсь и завожу разговор, а внутри меня кто-то наводит резкость, все сильней и сильней, и вот ум опять ясен и спокоен. Только тело зудит от работы.
Мы о чем-то болтаем с ней, тело продолжает болеть, а в голове уже кончили наводить резкость и теперь вкручивают множество электро-лампочек. «Ты смотрел спектакль? Иди, посмотри». «Да, нет, я тут с работы». «Ну. Ты знаешь, ведь ты сам знаешь, что надо просто встать и пойти посмотреть». (Слегка улыбаясь – она). «Тогда забудешь об усталости». «Да, я тут примерно о том же и думал. Только так трудно заставить себя встать и сделать это». «Попробуй. Ты больше говоришь себе, что не можешь этого».
Она холодно улыбнулась мне, явно думая о чем-то своем, и тут же отвлеклась на ребенка, начавшего плакать. Я даже не успел сказать ей что-то важное, вертевшееся на языке. «Я пойду, поищу ЕЕ. Наверно уже можно». Я встаю и иду к боковой лестнице для артистов, по пути заставив себя во всех подробностях изучить фарфоровые тарелки, висящие над ней. Поднимаюсь по скрипучей деревянной лестнице старой кирхи, теперь использованной для театра, вдыхая в себя соблазнительные, такие странные ароматы – запахи стружки, пыли от портьер, грима, духов и едкого пота. Вместе это составляет неповторимый сексуальный букет, никому, кроме разве заядлого театрала или артиста, не приятный. Запах творчества. Навстречу мне попадаются артисты, работники театра и, наконец, выходит ОНА. Лицо ее покрыто толстым слоем белого грима, она с улыбкой целует меня и спускается со мной вниз. «Котенок, ну как спектакль»?
«Я так устала, ЛАКС». «Я тоже». Мы молчим.
Выходим из театра. «Ты не смоешь грим»? «Нет, тут в театре нет воды. Придется так идти по улице». «Стремно», замечаю я, поглаживая бутылку с вином, которую мы вчера так и не открыли. Хочется выпить! Я дотрагиваюсь до ее щеки дрожащим пальцем, и ищу в своем сердце радость от этого, но тело так устало, что радость ощущается очень слабо. Мы идем по аллее, старый асфальт, гипсовые статуи с отбитыми носами – театр находится в парке отдыха, построенном на бывшем немецком кладбище, и теперь мои пальцы совершают замысловатый танец по исследованию ее тела. Мы тщательно укрываемся между деревьев от взглядов зрителей, проходящих по соседней тропинке.
Читать дальше