Эдвард Кассия - 13 Дней

(В полголоса, про себя):

Но к сожалению, я не сторонник всех любовных химий.

Выдержал слишком глубоко содержательную паузу, рыская в мыслях; видно долго тянул, меня перебили.

– Интересно, даже немного странно, встретить человека твоего возраста, который заинтересован в творчестве: Мусоргского, Чайковского, Кюи и многих других, о ком ты сегодня говорил.

Здесь дался во-всю.

– Мне как-то даже удалось проиграть мотив на Рахманинова.

Немного осекся, понял, что звучит не правдоподобно; нужно вылезать..

– Ну конечно, я не маленькая хозяйка большого дома, но тоже кое что могу..

Я понимаю, ведь сейчас как никогда, мне необходимо сознаться о своём прошлом, сказать о том, что всё пересказанное мной – максимально естественно, но я не мог говорить об этом. Не мог вспоминать. Всё это было раньше, всё это посредству переработки – сводилось к нет, это омерзительно, колко; это примерно как сморкаться – противно, но это часть тебя, вынужденная или выработанная.

В нотах воображаемой победы – закурил.

– Ты куришь?

– Тебя удивило?

– Да, мы дискутируем больше 3-х часов, но не единого намека, и тут… И вообще, (сделав вид надутого ребенка, она выпалила) это вред-но.

Не много мне понадобилось времени, чтобы оправиться от этого «тяжелого удара».

– Жить вредно, от этого умирают. Курево сопровождает и только..

– Ты меня путаешь, я так высоко мыслить не умею..

Ещё бы!, польстил себе.

Вообще, зачем я всё это ей наговорил? Мне стало мутно. Какой бы не была мысль, она мало что стоит, если не будет услышана, следовательно, праздно и оглашать её.

И когда это формула становиться в пазл моего сознания, мне приходиться взвешивать.

И вес решает, какой дорогой идти моему настроению.

Сейчас оно, спотыкаясь, тащиться по дороге грусти, стараясь не свернуть на тропинку отчаянья.

– Забудь, ты милая..

Она стеснила себя на край дивана, имитировав скромность и стараясь, с этой отчетливо слышимой фальшью, выдавить нерешительное «спасибо».

Я резко кинул, что нам пора. К собственному удивлению я, обескуражил себя на порядок большое, чем свою жертву, сам, сказать, ею оказался.

Она кивнула. Я просил счет.

Не часто распространяюсь о своих музыкальных предпочтениях, это её красота меня попутала. Нет, не красота, больше мое желание на её счет.

Мы слонялись по Красной площади, пялясь на людей – занимающихся тем же, как бы обоюдно-безмолвно заключили с ними пакт пяленья. Мне хотелось переживать особые чувства, к Москве, к Красной площади или хотя бы к ней, но нечего не было, меня только осаждали дурные фантазии, черпавшие вдохновение из желания вскружить голову этой красивой девушке.

Выдохните читатель, расслабьтесь и постарайтесь представить:

Взгляд пантеры, рассказавший в миг, о самых сокровенных мечтах и вожделениях.

Это был её взгляд; он был адресован мне.

У неё не безвкусно обставлена небольшая квартирка..

Мне нравились её ноги, длинные ноги разившие нежностью, она казалась очень крепкой и у неё отменная фигура.

Мне было хорошо с ней. После я ушел.

На улице взял такси. В машине продолжал её ощущать, её запах должен сопровождать меня минимум до сна, возможно дольше. Мне не хотелось думать об этом.

Вернулся к ночи, товарищ раскинул нарды, и мы схватили по зару. После нескольких партий я потерял интерес, открыл окно, дул свежий ветер, закурил. Вид ночной Москвы восхищал. Воспоминания витали где-то чуть выше головы, опыляя и разочаровывая в настоящем.

– К чему ты набиваешь карманы этими бессвязными царапинами на клочках бумаги?

Мой дневник? Это он о нем?

Я конечно никогда не отличался особо-высокой эстетикой, но всё же, в ходе развития мысли в голове, мне приходиться обрисовывать её на «клочке» листа, только так мне удаётся не только сохранить, но и приумножить Талант.

Видите ли, эти самые миниочерки окружающих меня событий, свидетельствуют о невозможности преобразования множества мыслей в нечто цельное, в некий трактат.

От того, это больше схоже, с перечнем необъятного количества мыслей в одном месте, и именно это место я обозвал дневником, а точнее лишь именно так, в моих глазах, может выглядеть дневник.

А дальше – проще, истратить только несколько половинок сознания, в ходе переноса дневника в печатный вид, а так же поиска подходящей стилистики, и готово, после только размножение.

Как писал Гюго:

«В виде печатного слова мысль стала долговечной, как никогда: она крылата, неуловима, неистребима. Она сливается с воздухом.»