Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

– Да, конечно, – весело сказал он и положил трубку.

Холодность, с которой он говорил со мной, удивила меня. Поразмыслив, я обвинила себя в том, что увлеклась удовлетворением собственных желаний, совершенно не думая о том, чего хочет он. Мне прежде казалось, что однажды влюбившись, молодой человек уже никуда не денется от меня. И, как правило, как только я добивалась увлечения со стороны противоположного пола, я теряла всякий интерес к выбранному мною объекту. Но с Вадимом дело обстояло по-другому. С каждым днем я все больше привязывалась к нему. Он становился моей потребностью. Я нуждалась в этих разговорах с ним, в льстивых фразах его, в глазах, которыми он смотрел на меня. Я постепенно привыкала к нему, его прикосновения уже не казались мне неприятными, и единственное, что я не могла побороть в себе – это отторжение его поцелуев. При прощании мы едва касались губами, и я убегала домой. Мне казалось, этого достаточно. Я делала над собой колоссальное усилие, чтобы прикоснуться к его губам, и я задумывалась, неужели всегда будет так? Почему людям так необходимы поцелуи? Почему никак нельзя обойтись без них? И он вроде бы удовлетворялся этим маленьким снисхождением с моей стороны, часто вместо губ страстно целуя мои руки.

Он врал мне, и мысль об этом душила меня. Разговор с ним не только не успокоил, но еще больше взволновал меня. Виктория знала о нем все, – я же, девушка, которой он писал, что любит, оставалась в наивном неведении.

Ночью я долго не могла уснуть. Мысли не давали мне покоя. Я чувствовала себя бесконечно виноватой перед ним. В чем была моя вина, я не могла сказать, но во всем, во всем, что говорил он мне, сквозило недоверие ко мне. Человек этот открылся мне, а с моей стороны – я чувствовала это – он не встречал ожидаемого понимания и любви. Я не находила в себе нежности, чтобы поделиться с ним ею, – во мне было только неукротимое желание потреблять. Я чувствовала себя виноватой, бесконечно, бесконечно виноватой…

И тогда я нашла единственный выход в письме к нему. Он посвятил мне стихотворение, самое чистое явление души человеческой, так тронувшее меня, и я решила, что единственный способ заслужить его прощение – ответить ему тем же, показать ему всю глубину моего расположения, моего понимание, моих переживаний.

И, включив ночник, я села за стол. Пенистое перламутровое небо освещала за окном заходящая луна. Я смотрела на это небо, закусив кончик ручки, а сердце мое билось, билось, билось…

И я стала писать, с первой строки возбужденная душа моя изливалась скачущей рифмой на бумагу. Рука дрожала, ручка скрипела по бумаге, выводя неровные буквы. Все, что накопилось в моей душе за все время нашего близкого общения, все мысли, чувства, переживания рука пыталась уместить в четыре строки каждой строфы.

Я вспомнила все, что он говорил мне, все, в чем глубоко раскаивался, и я чувствовала обиду и сожаление от того, что все слова его, все раскаяние перекрыла ложь. Обида, горечь, сожаление и сладостные воспоминания о наших первых днях наполняли меня. И, запечатывая конверт, я еще раз перечитала письмо – отчаянный жест моей юной, пылкой души: