Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

Они повели меня по оливковой аллее, по синей опушке подножия горы, они пустили меня в обитель своих мальчишеских грез, открыв мне свое тайное пристанище – маленькую бухту с отколовшимися каменными глыбами, словно слезами горы, скатившимися когда-то горящими каплями в холодные воды моря.

Коля – мечтатель, всегда стремился к идеалам, жаждал открытий. Его привлекали новшества. В двенадцать лет он уже интересовался не только строением самолетов, но и тем, чем можно было дополнить уже имеющийся арсенал. Он жил будущим, жил мечтами, мыслями, расчетами. Из низкорослого мальчишки он превращался в худощавого длинноногого юношу с узкими очками на переносице. Дед, генерал Советской Армии, мечтал видеть во внуке кандидата технических наук. Исполненный желанием, взращенный в атмосфере повиновения, привитый отцовскими наставлениями, Коля рвался к учению, книгам, знанию. Но это не делало его скучным для компании менее ученых умов. Он был развит, интересен для детского девчачьего ума, привлекал живостью и простотой в общении. В противовес темпераментному Мите.

Идиллию спокойной веселости разбавляла лепта Митиной азартной заносчивости. Он словно пылал изнутри в такт биения моего сердца. Вспышки детской ярости блекли в окутанных безудержным весельем глазах, но взрослея, я находила его необоснованно вспыльчивым. Он приходил в ярость он малейшего непонимания с нашей стороны, – начиналась стычка, конец которой делали мои встречные выпады. Обычно все заканчивалось смехом и шутками. Обычно, но не всегда.

Стоял теплый августовский день. Я лежала под горячими лучами солнца, голову накрывала шляпка. Горячая галька приятно обжигала вытянутые пальцы ног, и я подумала, как, наверное, горячо глазунье жариться на раскаленной сковороде. Волны ласково набегали на берег, крик чаек ласкал слух. Рядом постукивал камушками Коля, складывая их вокруг полей моей шляпки. Я привстала и, облокотившись на локти, стала наблюдать, как Митя брасом плывет от берега. Среди серебристых переливов то появлялась, то исчезала его округлая спина.

Коля направился к морю, когда из кабины фургона вышел Вася. Вышел как-то по-особенному быстро.

– Где Дима? – даже сквозь его кудрявую челку просматривался нахмуренный лоб.

– Вон. – Коля озадаченно кивнул на вскидывающиеся брасом руки. – А что случилось?

Вася зашел по колено в воду. Я села и сняла шляпу. Что могло так разозлить его? Шум волн заглушил крик Васи. Митя вышел из воды и, сложив руки на поясе, подошел к Василию. Я поднялась и направилась к ним.

– Ничего страшного не случилось, – вид Мити напоминал пантеру перед прыжком. – Ты здесь не указ, ясно? Мы все равны.

– Что произошло? – солнце слепило, так что я сквозь узкие щелочки посмотрела на двух молодых людей, напоминавших разъяренных фазанов.

У Василия из фургона пропал набор инструментов, содержащий ключи, трещотку и несколько торцевых головок. На пляже этом, кроме нас и отца Василия, никто не бывал, и Вася быстро нашел объяснение пропаже.

– Ты в этом уверен? – я вопросительно взглянула на Васю. – Но этого не может быть. Сюда никто не ходит.

– Теперь ходит.

– В каком смысле?

Митя тряхнул белокурой головой и пошел на берег.

– Дим, я не понял ничего. – Коля пошел вслед за ним.

– Что вы всё строите из себя тарзанов в заповедном лесу! Что за тайна, эта бухта? Подумаешь! – Дима презрительно сплюнул.

– Он привел сюда Вадима с его компанией. – Фигура Васи угрожающе подобралась. – Я прав, а, Митяй? Они тут покутили в ночной тиши и разошлись. Или, может, не первый раз, а, Дим?

– Может, и не первый. А может, и не последний. Тебе какое дело?

– Дим, ты не прав. – Коля задумчиво почесал затылок. – Воровство – это уже не шутки. К тому же во что превратится бухта, если сюда повалит народ?

У меня бешено заколотилось сердце, кровь отхлынула к пяткам, когда перед глазами возник образ городского пляжа, где на гальке валяются разбитые бутылки и бумага, в воздухе стоит смрад жареного шашлыка, а шум моря заглушает шансон. Как ужасно выглядит берег, усыпанный телами: люди, словно тюлени, выползали из воды и ложились на горячий камень, подставляя солнцу свои обожженные спины. Как дико это представляется здесь, в волнующей девственности бухты, обрамленной чувственным изгибом отвесных скал, скрывающих ее наготу от извращенных глаз неискушенного зрителя. Казалось, это единственный уголок на земле, куда еще не проникла испепеляющая сила человека, – но вот сюда ступила чужая нога, словно оскверняя каждым своим движением серый камень.