Тропарёвский парк той зимой
разыскивать?). Потом нашёл скамейку, сел, затих. Темные деревья парка сразу обступили меня, заслонив собою город. Я сидел, позабыв о себе на миг, и что-то во мне раскрылось, впустив внутрь и лес, и снег и тёмное небо со звёздами, и дальние сполохи города, и все это вошло в меня, заполнив душевную пустоту…. Вот где хорошо-то, вот как надо жить-то, произнёс я вслух, и… испугался. Потом встал, и побрёл домой.
Ну, а дальше уже мерзость пошла, всё было очень плохо… Утром не знал куда деваться, сидел в кресле, как на электрическом стуле. Куда идти? Как в глаза-то смотреть? Что сказать? Хоть бы был какой-то свой угол, куда можно было забиться, закрыться от всех, не видеть никого, но нет! В уборную пойдёшь, наткнёшься на Вадима с растопыренными локтями, на кухне бабка, в спальне Светлана. А тут ещё Лиза лезет на колени. Надо улыбаться, чтобы не напугать своим угрюмым видом дитя. Невыносимо! Сам себе наказание выдумал. Нет, лучше вон, хоть куда-нибудь, но вон! В итоге, бежал в ВГБИЛ. Сидел там, постился, бродил по этажам, подолгу глядел в окно ( а вдруг она вздумает приехать! ). Вечером приехал, встретили жёсткимневидением в упор. Все втроём сидят, ужинают, смеются, шутят, а меня как будто и нет вовсе. Потом пошли смотреть телевизор. Я – к телефону. Домой отсюда. Хоть куда, только не здесь. Тут же подбегает Светлана: «Надо, говорит, все обсудить, чтоб все, как надо, и развод, и прописка и чтоб на работе знали, а то можно подумать, что я тебя из семьи выгнала». Как сказала, словно кнутом подстегнула. И понёсся я, как ошпаренный.
Утром на работе все закрутилось, написал заявление об уходе, потом помчался домой (мои деньги!). Светлана, смотрю, уже со своим дружком Игорем сидит на кухне. Тот со мной поздоровался, но сухо, официально, даже не встал и руки не подал. Ну, все, думаю, обсуждают, как от меня лучше избавиться. Ну, ничего, я вам помогу. И меня из квартиры, как ветром сдунуло. Шёл, помню, а у самого в глазах темно (какая деловая!) не знал, что самое главное, самый большой сюрприз ждёт меня на следующий день.
Ночевал в Сетуни, у родственников отчима. Как-то все само собой устроилось: и жильё нашлось, и люди хорошие. На следующий день на работу не пошёл: все какие-то дела. Днёмзашёл сюда: надо же вещи укладывать. Вот тут-то и состоялся наш знаменательный разговор со Светланой… (Я, вот, кошку сейчас прогнал из спальни, а зачем? Шуршала на шкафу бумагой, раздражала меня. И, вдруг, понял: не будет мне не то чтобы счастья, а даже простого человеческого покоя. Мать меня презирает за «безволие» ( я ведь со Светланой опять «помирился» ), бывшая жена – за никчёмность, здесь все – за дармоедство, за неучастье в их жизни, за дурные манеры, за лживость и душевную пустоту. Да, лживость, вот их главный тезис. Но так ли я уж лжив? Может, трусоват, да, и прижимист, а может, просто, обидчив по-детски, не сдержан, но не лжив!
А Светлана как? Тут я и вовсе теряюсь. Я теперь ни во что не верю, а мне надо верить в неё, ибо она – моё теперь последнее пристанище. На душе, как камень, вопрос: вот, сорвётся здесь, с ней, что буду делать? А иногда – вообще легко, вроде, как, ну и черт с ним, пойду куда-нибудь… Опущусь! Хочется верить в Светлану. Забудусь, размечтаюсь, а потом, вдруг, вспомнится этот наш разговор, и сразу все перед глазами меркнет. Ничего, все это мелочи. Мелочи жизни. Как будто мне ещё с полдюжины жизней отпущено.
…Да, разговор. Как всегда, все упирается в деньги. Я, как вы знаете, привёз к ней все свои нигерийские сбережения: пару-тройку тысяч сертификатов. Кое-что я истратил в Лен-де, но мелочи. Основную сумму сберёг ( а иначе, как было ехать? ). Придя домой, я первым делом кинулся к книжным полкам, где лежали мои (наши?) деньги ( где её сертификаты лежат, я не поинтересовался ). Светлана с невозмутимым видом сидела в кресле. Денег (то, бишь, сертификатов) там не было. «А где же деньги»? с глупой улыбкой обратился я к ней. Она с минуту молчала, а потом и говорит: «Деньги я убрала». «Ну, так, принеси»! «А сколько ты мне собираешься оставить», спрашивает она, не двигаясь с места. Как, мол, ты сам считаешь. «Ну, что ж, отвечаю, я жил на твоё лето, надо за лето рассчитаться». «И всё?» «Да, всё», говорю, чувствуя подвох, что что-то не так, но, справедливости ради, ведь, не отдавать же ей все, что привёз с собой, что сберёг для нашей совместной жизни? «А за Нигерию, спрашивает, разве не надо рассчитаться? Ведь, на мои харчи жил, каждый вечер сытый от меня уходил, еле ноги волочил. И т.д., и т.п.». Я, услышав это, так и сел на месте. Это было, как удар обухом по голове. Я, значит, к тому же, ещё и подонок? Дармо-б (как мне было указано). Спал с ней за её харчи. Как страшно стало. Страшно было смотреть на неё. Как я купился! Мне захотелось, вдруг, оказаться снова в Икороду ( Нигерия), на стройплощадке, в самом начале нашей такой безмятежной жизни. Ах, если б вовремя остановился. Ведь, были же сигналы, ведь, говорил себе «не надо, не любишь ты её, остановись». Но, ведь, тянуло, тянуло к ней, в её тёплую постель, к жарким, таким нежным губам, в убаюкивающие объятья. А теперь, выясняется: «жил на её харчи» …Так что деньги пришлось поделить на её условиях…
Читать дальше