Кэрол Мэттьюс: Заветное место

А потом он изменился. Практически за одну ночь. До сих пор не знаю почему. Думаю, множество маленьких ран разрушило его личность.

Когда родилась моя дорогая Сабина, он был в восторге, что стал отцом. Но вскоре переменился, сделался замкнутым и напряженным. Может, ревновал и завидовал вниманию, которое я дарила нашей маленькой хныкающей дочке, — но разве не так ведут себя все новоиспеченные матери? С первого взгляда я поняла: она — смысл моей жизни, и я никого не смогу полюбить сильнее этого младенца, беспомощного свертка, который так во мне нуждался. Она заполнила все мое сердце, и, возможно, Суреш почувствовал, что для него не осталось места.

Спустя несколько недель после рождения Сабины Суреша сократили на работе, и это сильно задело его самолюбие. Новую работу найти оказалось непросто, хотя он старался как мог и обращался ко всем знакомым. У нас начались финансовые трудности, копились неоплаченные счета. Мы прятались, когда на пороге дома появлялись люди. Нам даже пришлось покинуть наш скромный дом и переехать к родителям Суреша.

Сначала свекр и свекровь были добры ко мне, не унывали. Когда мы толпились в их доме, они старались изо всех сил, чтобы всем было удобно и уютно, и очень полюбили свою маленькую внучку. Но вскоре изменилось и это. С их сыном стало невыносимо жить вместе.

Суреш уже не пытался найти работу и каждое утро подолгу оставался в постели. Он никогда не был набожным человеком, но теперь и вовсе перестал молиться. Муж начал сильно пить и сошелся с людьми, с которыми теперь проводит ночи.

К сожалению, моя вера тоже давно меня оставила. В моей семье мы любили обращаться к разным религиям: иногда молились в буддийском храме, иногда — в индуистском. А порой мама водила нас и в католический собор, если там был какой-нибудь праздник. «Изучай все религии, цветок моей души. Хорошо, когда есть возможность выбрать», — всегда повторяла она, наверное, полагая, что какой-нибудь бог может оказаться лучше других. А теперь я вообще не была уверена, что бог существует. Мной двигал лишь инстинкт выживания. Родители бы во мне разочаровались.

Сабина была бы близка со своей бабушкой — единственной, кого она знала. Они бы вместе готовили в тесной кухне, и бабушка научила бы мою дочь семейным рецептам — как когда-то научила меня.

Но она теперь тоже боится даже слово сказать.

Однажды вечером, когда мы готовили ужин, я посмотрела на свекровь и увидела — вот оно, мое будущее. Картина собственной жизни повергла меня в отчаяние. Эта женщина остается в тени, запуганная собственным сыном. Отец мужа тоже боится человека, в которого превратился его старший сын. Они не смели рта открыть, чтобы его не разгневать. Бессильно стояли и смотрели, как он меня бил. Жестоко. Упариваясь, словно мясник, разделывающий тушу. Мне их жаль, и я буду скучать по людям, которыми они когда-то были, но теперь пора подумать о себе и ребенке.

Хотя, надо отдать им должное, поначалу они пытались нас защитить, но очень быстро поняли, что под угрозой может оказаться их собственное здоровье. Честно говоря, я тоже за них испугалась. Свекровь заливалась горькими слезами, но не могла отвести удары от меня. Вот тогда-то ко мне пришла простая мысль: спасти нас с Сабиной могу только я сама. Я не решилась сообщить им, что уеду, потому что не могла рисковать их безопасностью. Чем меньше они знают, тем лучше.

Дочь заворочалась в беспокойном сне, и я погладила ее по волосам, чтобы успокоить.

— Тссс… Тише, тише, — пробормотала я.

В автобусе было много народу, но все спали или ушли в себя, слушая музыку в наушниках. Никто не обращал на нас внимания, какое счастье! Пока все шло гладко и превосходило мои лучшие ожидания.

Год назад муж так сильно избил меня на глазах у дочери, что она перестала разговаривать. Сжавшись в углу гостиной под градом его ударов, я долго не могла прийти в себя, но, подняв глаза, встретила взгляд Сабины, которая спустилась вниз из своей комнаты, услышав шум. Ей уже приходилось видеть, как ее отец поднимает на меня руку, но на этот раз все было совсем плохо.

Раньше она кричала или пыталась вмешаться в нашу ссору, и мое сердце рвалось на части из-за того, что ей приходится видеть подобные вещи. Когда мою голову сотряс удар Суреша, я увидела, как глаза дочери расширились от ужаса, а рот широко раскрылся — но крика не последовало. У нее был шок. И такой несчастный вид, что даже муж замер, и я смогла, с трудом двигая непослушными ватными ногами, вывести ее из комнаты и успокоить, позабыв о собственной боли и крови.