Эль Верж - Сквозь туманы синие…

– Бабуля! – Обрадовалась я. – Ты здесь!

– Я принесла тебе кое-какие вещи. Они тебе понадобятся. – Она протянула мне холщовую сумку-рюкзак. – Пойду теперь к твоему отцу, может, удастся смягчить его. Но честно признаться, надежды на это у меня почти никакой нет. Он сильно зол на тебя Флора…

– Не переживай! Все хорошо. – Заверила я бабушку. Она поцеловала меня в щеку и скрылась за тяжелой деревянной дверью кабинета отца.

Бабуле было семьдесят три, но выглядела она на пятьдесят. Многие считали, что она моя мама.

– Нет! – Донесся из-за двери громовой голос отца. – Это невозможно! Она нарушила закон! Даже не проси! – Вдруг его голос стал намного тише. – Я еле расслышала, что он сказал:

– Это все я виноват, старый осел, что она теперь такая… странная. – После паузы выдавил из себя он. – Помнишь, ей было, три месяца, я нес ее на руках, споткнулся и уронил? Наверное, у нее что-то в голове повредилось… – Надтреснутым голосам закончил он.

– Не говори глупостей! – Сердито прервала его бабушка. – Флора вполне нормальная девочка…

– Девочка! – Горько сказал отец. – В таком возрасте у ее матери было уже пятеро детей! А ты девочка… Ей скоро двадцать семь будет!

– Это еще не старость. Каждому свое время…

– И все-таки с ней что-то не так. Слышал, что ее в городе уже называют безумная Флора!

– У меня, кстати, вообще за всю жизнь только ты был! Может, дорогой Димочка, ты и меня в сумасшедшие запишешь? – Сладким голосом пропела бабуля, от которого я уверена отец побледнел и вообще сильно пожалел, что начал весь этот разговор. Бабушка решила не уничтожать единственного сына, поэтому будничным голосом сказала:

– Ерунда! Это из-за того, что она ездит на первом наружном сиденье в этих нелепых автобусах. На этих местах ездят только отъявленные шалопаи и наша Флора. Просто бесстрашная девочка. – Явно не без удовлетворения докончила бабуля.

– Руки бы оторвал этому умнику-конструктору, если бы он не был единственным толковым механиком в городе. Ну, какого черта, извини за выражение, он приделал сиденья снаружи? Я еще могу понять на крыше, по бокам автобуса, но спереди? На капоте? Чтобы если оно отвалится, беднягу сразу переехало? Если это когда-нибудь случится с Флорой, я сделаю из него фарш и собственноручно налеплю котлет.

– Димочка, ты же сам просил Караськова максимально увеличить количество посадочных мест. – Примирительно сказала бабушка.

– Откуда я мог знать, что он решит это проблему таким диким способом? – Проворчал папа. – Теперь эти сиденья уже не убрать. Многим олухам по душе такое лихачество. Возмущаться будут. Может запретить женщинам там ездить?

– Что ты! Это же дискриминация! В сущности, из женщин там ездит только наша Флоруся. Но если ты официально запретишь дамам садиться на передние сиденья, возмущаться начнут даже те, кто и под страхом смерти не сел бы на эти места. Ты же сам знаешь наш народ.

– Знаю… – Дальше подслушать разговор мне не удалось. За мной пришел худой, как палка и бледный, как привидение охранник из изолятора.

– Пройдемте со мной. – Сказал он бесцветным голосом. Я вскинула сумку-рюкзак на плечо и безропотно последовала к месту своего заточения…

Изолятор стоял на пустыре – унылое трехэтажное здание – с толстыми решетками на окнах, мощными дверями и множеством маленьких комнаток. В этих каморках запирали несчастных, которых подозревали в носительстве инфекции. Изоляция длилась неделю. Если симптомы не проявлялись – повезло. Счастливчик выходил на свободу. В противном случае, он уже никогда не покидал мрачных стен. Поговаривали, что несчастных бросали в печку еще живыми. Но мне все же хотелось верить отцу, который утверждал, что это не так.

Когда с металлическим лязгом за мной закрылась железная дверь каморки, в которой мне предстояло провести неделю, я ощутила ледяной страх, медленно проползший по спине. Ведь это могла быть последняя неделя моей жизни…

Комната изолятора была так узка, что я, раскинув руки, могла дотронуться кончиками пальцев до противоположных стен. От двери до маленького зарешеченного окна было метра четыре. Вся обстановка состояла из узкой кровати, покрытой серым, местами протертым до дыр шерстяным одеялом и крохотного стола с шатающимся деревянным стулом. Занавесок на окнах не было. Я опустилась на кровать – та жалобно скрипнула. Развязав шнурок на сумке, я заглянула внутрь: баночка с земляничным вареньем, свежие булочки, зубная щетка с баночкой самодельного зубного порошка и моя любимая книжка – «Малыш и Карлсон». Эта книга сопровождала меня с детства. По ней я научилась читать. Теперь я знала ее почти наизусть. Собственно говоря, это была единственная книга у нас в доме, если не считать старых справочников по дезинфекции. Бабушка всегда знает, что положить. Если все-таки эта неделя окажется последней и мне будет не суждено больше увидеться с семьей, книга скрасит мое одиночество.