Рита Эллис - Место силы

– С ними? Лежат, закопанные в землю.

Из её глаз потекли слёзы. Анора уже не могла, да и не пыталась их остановить.

– Что же произошло?

Алену было тяжело от того, что своими вопросами он причинял Аноре боль, высвобождая воспоминания на поверхность. Но он знал, что завтра ей станет легче, боль не будет настолько острой.

– Английский посредник хотел снести наш дом, чтобы освободить землю под пастбище. Мы всегда вовремя платили налоги. Но, чтобы добиться нашего выселения, цены поднимали выше и выше. И мы уже не могли заплатить. Отец запретил братьям работать больше, объясняя это тем, что даже если они смогут выплатить этот налог, его поднимут снова. И к нам приехали сносить дом. А затем его собирались поджечь на наших глазах. Я успела взять только нашу родословную и нож. Мама как будто не осознавала происходящего, даже не попыталась взять с собой никаких вещей. Братья и отец в это время работали на пастбище, должны были вскоре вернуться на обед. Мы вдвоём ничего не смогли бы сделать против десятка военных. Если бы попытались бороться, оказались бы расстрелянными на месте. Когда дом затрясся от первого удара, отец и братья как раз возвращались домой. И отец не мог допустить разрушения, не мог сдаться без борьбы. Наверное, в ту минуту его охватил гнев, ведь он знал, что будет наказан за причинение вреда военным. Но одним ударом он завалил англичанина и затем задушил. Выстрел пришелся отцу в спину. Тогда братья вытащили ножи и кинулись на остальных. Когда в Джорджа прицелились из пистолета, я, не раздумывая, метнула в военного свой нож. Он умер, не успев даже моргнуть. Братья разделались с остальными. У нас не было времени хоронить отца. Мы были вынуждены немедленно бежать.

Анора замолчала. Слёзы закончились. Она взяла почти пустую бутылку виски из рук Алена, сделала пару последних глотков.

– Конечно, нас нашли через три дня. Посадили в тюрьму в Дублине. Мать и братьев приговорили к расстрелу. Мне подарили жизнь лишь потому, что я приглянулась английскому офицеру. Меня заперли в его кабинете, из окна я стала смотреть на казнь, желая быть там, вместе со своей семьёй. Лил дождь, вдалеке сверкала молния. Мать и двое братьев с завязанными глазами и руками стояли плечом к плечу. И я смогла разглядеть в них, простых крестьянах, кровь королей. Приподнятые подбородки, расправленные плечи. Они смеялись в лицо смерти и плевали на самолюбие англичан. Трое военных подняли свои оружия и по команде выстрелили. Мои родные даже не вскрикнули. На их лицах не застыл страх, на них была усмешка. Последнее безмолвное выражение презрения всем английским военным, всему их правительству. Короли всегда сохраняют достоинство. Даже перед лицом смерти.

Тишина повисла в комнате. В этот момент Анора была не здесь, с Аленом, а там. Её глаза закрывала повязка, её руки завязаны за спиной, дуло мушкета направлено ей в сердце.

– А потом пришел офицер. Он думал, что после того, как приказал убить мою семью, но помиловал меня, я буду ему благодарна, стану подчиняться, – с ухмылкой продолжила Анора, – нет. Он решил, что я потеряю достоинство, сломаюсь. Мне было двадцать два года, и я никогда не ощущала себя настолько сильной, как в тот вечер. Он протянул ко мне свои грязные руки, упустив из вида главное – нож в моей руке. Я спрятала офицера в его же шкафу, сбежала из здания тюрьмы. Пробралась, незамеченной матросами, на корабль. Капитан корабля, ирландец, спрятал меня. Утром мы уплыли. Я осталась без денег, без запасной одежды и обуви. Я стала играть с мужчинами в карты. На полученные деньги купила у путешественниц их платья, туфли. К концу пути хотела отдать все деньги капитану в благодарность за его помощь, но он их не принял. Напротив, дал мне мешочек золота, чтобы я смогла выжить в чужой стране.

Ален забрал бутылку виски из рук Аноры. Он притянул невесту к себе, снова плачущую, стал гладить её волосы, спину, желая защитить её в своих объятиях от прошлого, от тяжести воспоминаний, от самой себя.

– Знаешь, Ален, самое страшное, когда женщина перестает испытывать страх. Когда она лишается способности бояться смерти. Потому что держаться не за что. Ведь, по сути, мы живем, потому что боимся умереть. А после, жизнь перестаёт что-то стоить. И такое понятие, как «цена жизни», пропадает.

Анору разбудил вой ветра и громко дребезжащие стекла. Она неуклюже села и огляделась. В темноте ничего не было видно. Голова болела, события вечера частично стёрлись.