Юлия Комольцева - Море волнуется – раз

Оказывается, до сих пор только и делала, что вышибала.

А может, покраснела просто от духоты? Тоже причина уважительная.

– Так что, – потрепала ее Сонька, – давно вы виделись?

– Я не помню, – соврала Томка, – кажется, на прошлой неделе мы у Ладки столкнулись.

– Понятно, что у Ладки, где бы вам еще сталкиваться! – воскликнула Соня. – Аполлон у нас мужчина деловой и жутко занятый, по тусовкам не бродит.

– Аполлон?! – растерянно моргнул Митька. – Он что, красавец такой?

Тамара покраснела пуще прежнего и сказала, что так и есть – писаный, писаный красавец!

Сонька добавила, что Ладкин брат, по паспорту действительно Аполлон, в просторечьи зовется Пашкой. Родители – бывшие спортсмены – и с ним, и с дочкой обошлись весьма сурово. Один – Аполлон, другая – Олимпиада. Сразу ясно, что семья оригинальная и шибко веселая.

– А чего ты про Пашку вспомнила? – вроде как небрежно спросила Тамара.

– Думаю, как Ладке помочь, – нахмурилась та. – Можно объединиться и всем вместе взять над ней шефство.

Тимур и его команда, подумалось Митьке, но он промолчал. Решили поиграть в благотворительное общество «Надежда медсестер», пусть играют. Все лучше, чем на мужиках виснуть с утра до ночи.

– Может, ты с ним встретишься?

– С кем? – испугалась Тамара.

– Ну, с Пашкой.

– Зачем? Что я ему скажу? Мы всю дорогу только погоду и обсуждаем.

Хотелось бы, конечно, это исправить. Но в присутствии Ладкиного брата обычная Тамарина уверенность бросала ее на произвол судьбы, улетучиваясь без остатка. И снова, как в десятом классе, невозможно было выговорить ни словечка, ни посмотреть в глаза, ни сохранить нормальное выражение лица. Глупая улыбка расползалась от уха до уха, и Пашка наверняка был убежден, что подруга сестры – натуральная идиотка.

Нет, не может она с ним встретиться! Нет, нет и нет.

– Да, да, да, – сказала Соня настойчиво. – Должны мы Ладке помочь или не должны?

– Как помочь? В чем? – простонала Тамара.

– В чем-нибудь. Скажи Пашке, что мы волнуемся, переживаем за нее, что надо предпринимать уже решительные действия, а не смотреть, как бедная девочка убивается на работе и голодает!

– Она у родителей ест, – быстро возразила Тамара. – Ладка же готовить не умеет совсем. Наверное, потому и холодильник пустой!

Минут двадцать они еще спорили, совершенно позабыв о Митьке, в голове которого зрела мысль о возможной мести. Пусть себе планируют благородное дело, у него совсем другой план, и это вполне можно совместить. Хотя бы попробовать.

Самое паршивое, что день никак не хотел кончаться, а спать тянуло неумолимо. Вот прямо тянуло! Голова свешивалась на грудь, глаза то и дело закрывались, и он вздрагивал от собственного храпа.

Кошмар какой-то!

– Темка, ляг ты, Христа ради, – взмолился Еремеич, оттесняя его от штурвала, – сколь уже не спал-то! И чего вообще поперлись? Ну, постояли бы еще денек, отдохнул бы толком.

– Отдохнул, – передразнил Артем ворчливо, – а работает пускай Пушкин Александр Сергеевич!

– Молодец, начитанный, – одобрил старик, – а в книжках вот учат старших уважать и слушаться. Что ты, мне не доверяешь, что ли? Ну то-то, иди давай тогда отсюдова.

Артем знал, что старик прав. Надо выспаться. Из последних сил управлять яхтой – глупо и опасно. Еще в мореходке учили не рисковать попусту, чудеса выносливости не демонстрировать, и лучше вздремнуть пару часиков, чем крутить штурвал трясущимися от усталости руками.

Он потер глаза и вышел из рубки.

Еремеич справится, конечно, это не вопрос. Но Артем до смерти не любил перекладывать работу на чужие плечи. Даже если это сильные и надежные плечи деда.

Дед его вырастил, хотя был вовсе не родным, а каким-то там пятиюродным дядей Артемовой беспутной матушки, которой тридцать три года назад пришло в голову закрутить курортный роман, а результат романа вернуть сюда же, на юг. Кроме Еремеича у нее были, наверное, еще родственники, но ни один из них не горел желанием воспитывать чужого младенца. А деду пришлось. Когда племяшка, каждый год гостившая в его хибарке, прикатила однажды с трехлетним бутузом и в очередной раз пустилась во все тяжкие, Еремеич заявил, что ребенка к такой матери подпускать нельзя. В ответ услышал: «Ну и забирай его себе!» Думал, шутка такая, оправдывал неопытностью и юношеским максимализмом. Но ошибся. Потом надеялся, что молодая мамаша опомнится и приедет за Темкой. Она не появлялась, а вскоре Еремеич понял, что пацана никому не отдаст. Он всю жизнь жил бобылем, и с малолеткой пришлось ему трудновато, особенно зимой – «Никакого же промыслу тебе», уточнял дед, – но они справились.