Макс Алексеев - Megapolis. В активном поиске

– Она словно кукла! Становишься сзади, вставляешь и начинаешь двигаться.

– Разве тебе они не интересны?

– Чем? Иногда возникает мысль, что им это совершенно не нравится.

– И в чем удовольствие?

– Просто фантазируешь, чтобы член не упал. Трахаешь и представляешь кого угодно.

– Ради чего?

– Чтобы кончить и получить удовольствие.

– И это не измена по-твоему?

– Нет, конечно же!

– Интересно.

Он считал, что каждая женщина – это искусство. С особенным ключом, доставляющим партнерам удовольствие. Они не теряли своей ценности даже среди множества свиней. Погружаясь в разврат и боль, в поиск самих себя через язык телодвижений и прикосновений. Они искали потерянную в детстве душу, маленького ребенка, брошенного в каменный колодец. Сколько бы раз они не кончали. Скольких бы женщин они не пытались забыть. Ради новой жизни и воплощения мечт. Облизывая очередной обмякший член.

– Когда пойдешь к ним в следующий раз?

– Пока мне это надоело.

– Почему?

– Хочу новых ощущений.

– Каких?

– Хочу снимать женщин в барах, чтобы делать с ними все что угодно.

– Но ты же обещал?

– Да, и я сдержу слово.

С женой или без, он выглядел в тот момент скованно и зажато. Он не хотел признаваться ей в слабостях. Не хотел бросать пить и отрываться так, как считал нужным. А считал он просто – он был уверен, что для него все кончено. Приговор уже успели вынести, прокричав что-то в суровый северный ветер.

Они вышли и закурили под мигающей неоновой вывеской. В его взгляде блестела сталь и жестокость. К тем, кто звонил по объявлениям в газетах, кто читал новостные сводки и смеялся ему в ответ. Он видел их всех, в одном окне, смотрящем в ночь. В тихую и безумную ночь вторника. Ничем не отличающуюся от других. Он привык жить на конвейере, уносящем чувства и эмоции. На вилах престарелых фермеров, на ножах скучающих поваров. В лицах молодых парочек под зонтами от солнца. Горячими, обжигающими губами. С мольбой, требовавших надежды и всепрощения. Губами купленного тела, ласкавшего золотое кольцо на безымянном пальце.

– Извини, что не отвечал так долго.

– Ничего, ты тоже меня извини.

– Она не разочаровалась во мне?

– Нет, напротив. У вас все может получиться.

– Что?

– Нет, говорю, она не разочаровалась.

– Ладно.

– Но ты бы хотел?

– Не понял, о чем ты?

– Ладно, забудь.

Он перевел взгляд с зеленой доски на лучи солнца, падавшие на его стол. Тетрадь была закрыта, в мыслях царила тишина и не было никакого желания идти домой. Она часто нарушала его покой, особенно когда давала повод изучать ее стройную осанку, влекущую переменами. Она внимательно слушала учителя и слегка покачивалась на стуле. Каряя россыпь волос замирала в медленном движении до тех пор, пока плавно не ложилась на ее плечи. Сегодня он обязательно пойдет домой вместе с ней. Если та, конечно же, захочет.

В коридоре прозвенел звонок. Ученики спешно собирали рюкзаки. Она кинула в темное ничто учебник, тетрадь и пластиковую подставку для книг. Он проводил ее взглядом, когда та вставала из-за стола. В сущности ничего особенного, только грусть и горькой привкус разочарования. Той весной он понял, что обычная жизнь – это не про него. И такие как она не ходят по уже проложенным дорожкам. Они пьют вдали от всех, пытаются забыть и утонуть в вихре мелодий сотен лепестков, раскрывающихся навстречу рассвету. Он безумно хотел ее, хотел ее тела и не прочь был бы полакомиться душой.

Пока ученики неспешно покидали класс, он планировал дорогу домой. На белоснежных сугробах школьного двора, по оставленным кем-то шагам на снегу. Блестками нового дня, в который все они входили через открытую школьную дверь. Ту, что скрипела по утрам ржавой пружиной и пыталась втолкнуть их вялые тела в холл. Он старался не замечать тонких коричневых реек, тянущихся вверх к стальному плафону ламы. Он даже не знал, когда ее включали. Мертвая лампа, скучающая под осенними дождями. Такой он запомнил ее, такой осталась она в его разорванном сердце.

Он подошел к окну и открыл ставни. Свежий воздух ворвался в его легкие и наполнил их свободой одиночества, которая пугала его не меньше той девушки, что исчезла в темноте зеленых стен. Через минуту он уже шел по тропинке, ведущей к набережной. Она привлекала его течением воды и мелькающим отражением города. Запахом и проносящимися мимо машинами, заглушающими его боль. В заброшенных кварталах, в линиях ограждения, мертвого от рождения. Холодного и ржавого, под проливными дождями. В тишине сердца, бьющего по осколкам серебряного дождя, драгоценного и умиротворяющего.