Лариса Малмыгина - Лилия Белая. Эпический роман

– Чего надо? – нахмурилась Уленька и неожиданно для себя подумала, что лучше бы уж Тишка лежал подле нее на кровати да лобызал бы ее белые ноженьки.

– Любишь своего слюнявого? – продолжал наступать на мужнюю жену бравый парень. – За большие капиталы купил он себе красну девицу. Эх, кабы эти капиталы у меня были! Пошла бы за меня, зазнобушка?

«Пошла бы, – подумала несчастная и с гадливостью вспомнила желтые, гнилые зубы молодожена. – Надобно было не повиноваться бесхарактерному батюшке, а настоять в кои века на своем».

– Вижу, гадок тебе супружник твой хилявый, – пружинистой поступью подошел к Уле Тихон Баранов. – Бросай его к чертовой матери да рванем в город, Улюшка! Устроюсь я слесарем на чугунолитейный завод к Коновалову, недаром в Курской губернии у самого Рахманова год назад обучался. Комнатушку в бараке дадут, а там нам и Бог на помощь придет. Знаешь, что царька Николашку давно скинули? А буржуйское-то правительство недолго протянет. Так что свобода скоро рабочим и крестьянам выйдет.

– Свобода? – вскинула удивленные глаза девушка. – Какая свобода может быть у простой девки али бабы какой? Мужик завсегда хозяин над нею.

– Ты будешь моей хозяюшкой, – жарко зашептал юноша, стараясь ухватить Улю за руку. – Убегем из Сорокина, любая, встретимся завтра за околицей, когда темна ночь опустится.

«А может, и убежать? – внезапно подумала красавица. – Не лицезреть больше масляных взглядов свекра, не чувствовать ненавистных ласк постылого».

– Сестрица милая, – неожиданно выглянула из родных ворот Натальюшка. – Каким ветром тебя занесло к нам?

Померещилось, что ли, Ульяне: испуганно отшатнулся от нее Тихон, отшатнулся да, опустив голову, восвояси побрел.

Проводив изумленными взглядами отдаляющегося от них парня, крепко обнялись девушки да в дом зашли.

Возле большой русской печи сидел Василий Иванович и, слюнявя заскорузлый от черной работы палец, перелистывал потрепанную желтую газетенку.

– Стряхнули Керенского, – не обращая внимания на замужнюю дочушку, озабоченно изрек старший Назаров. – Чаво теперь будет….

Уля от обиды вздрогнула, но виду не подала.

– Как поживаете, батюшка? – склонилась к его натруженной руке младшенькая. – Как здоровие ваше, не хвораете?

– А чаво ему станет? – выросла как из-под земли Аграфена Платоновна. – Грят, порчена ты оказалась, девка.

Уля вздрогнула, да виду не подала.

– Кто сказывает-то? – заступилась за гостью застенчивая обычно Наталья. – Тот, кто завидует моей красавице?

– Да Колька Саврасов давеча сказывал, – зыркнула на падчерицу черными глазищами мачеха. – Филька, подь сюда!

Из маленькой, плотно занавешенной фиолетовыми цветастыми шторками, спаленки вышел заспанный, с синяком на правой скуле, Филимон.

– Не суди зря, братушка, – покачала головой средняя дочь назаровская. – Мало ли что люди болтают.

– Дык чо я, – поскреб во взъерошенной макушке наследник дома. – Вмазал я дурню в ухо, да одолел он меня, убогого.

«Отчего ненавидит меня Саврасов, – поежилась от слов братца Ульяна. – не обидела я его ничем, разве что в любви отказала? Да Бог судья ему, непутевому».

– Хватит балакать попусту, – рассердился на взрослых детей Василий Иванович. – Слышите, Керенского скинули! Большевики во главе с Лениным власть захватили!

– А мне-то чаво? – уперла руки в боки Аграфена Платоновна. – Луна высоко, а Питирбур далеко.

– Не так уж и далеко, – не согласился с женой озабоченный непорядком Назаров и тотчас подумал о ссыльном Алешке, женином бывшем полюбовнике. – Руки у любой власти страсть как долги, до любого дотянутся.

– Не обращай внимания, – обняла гостью покрасневшая от негодования Натальюшка. – Любит Колька тебя, вот от ревности и мелет напраслину.

– А разве бывает такая любовь? – косясь на грозную мачеху, подивилась Улюшка. – Да и вообще, есть ли она, эта любовь, на белом свете?

«А то нет, – вздохнула средняя сестра и вспомнила Тишу Баранова. – Вот была бы она, Наталья Назарова, высокая и ладная, такая же, как Ульяна, да не дал ей, горемычной, Господь красоты подобной».

– Вчерась зрели на селе мужика диковинного, – встрял в разговор хромоногий Филька. – Грят, бродил по деревне и в окна заглядывал. Да таковская власть у проклятущего была над собаками, что те и лаять, смотря на него, не могли.

– А ты слушай вралей! – прикрикнул на сына Василий Иванович. – Те набрешут тебе в три короба и взамен еще копеечку попросят!