Ева Наду - Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая

Завершив погребение, они двинулись в обратный путь. Шли медленно – беспокоились о спасшихся. Понимали: если им, квебекцам, никогда не знавшим погибших, сейчас непросто, то что должны чувствовать те, кто потерял в этой бойне близких!

*

И Филипп шёл. Механически переставлял ноги, думал: вероятность такого развития событий они уже не раз обсуждали с Мориньером. Именно этого, он понимал теперь, и опасался его друг, когда речь заходила о великой и неуёмной гордости французов и их уверенности в том, что всего можно добиться силой. Надо сказать, что и он, Филипп, совсем недавно думал так же. Да и сейчас, хотя последние события вселили в него нешуточные сомнения, он находил такой своей позиции превосходное объяснение: «Он – военный. И не имеет права думать иначе».

До последнего времени он искренне считал, что беспокойство Мориньера преувеличено.

– Почему вы так несправедливы к французам? – восклицал, возмущённый снисходительным молчанием Мориньера, которым тот встречал каждое из его, Филиппа, патриотических высказываний на тему неукротимого героизма французских солдат. – Почему вы так мало верите в их доблесть? В их мужество, их готовность воевать во имя величия Франции? Я воевал полжизни! И я верю в силу французской армии!

Мориньер смотрел на него устало. Прикрывал глаза, поводил плечами, качал головой.

– Вы, Филипп, – говорил мягко, – полжизни воевали против регулярных армий. Вы изучали их способы ведения войны, вы знали, как рассуждают их военачальники и с каким оружием пойдут на вас их солдаты. Но вы понятия не имеете о том, что это такое – воевать с индейцами. И я не хотел бы, чтобы однажды вы это узнали.

– Ха! – Филиппу казалось тогда, что Мориньер говорит совершеннейшую ерунду. – Разве мы не воюем уже с теми же ирокезами? Разве не слышим изо дня в день о столкновениях между индейцами и белыми? Разве не хороним то и дело своих убитых?

– Нет. – Мориньер был категоричен. – Нет, это не война. Это только напоминание нам, белым, о том, что земля эта не наша. Если начнётся война, у вас не останется на этот счёт никаких сомнений.

Филипп вспоминал, как однажды, выведенный из себя этой непоколебимой уверенностью Мориньера в своей правоте, он заговорил пылко, вскинулся возмущённо. Что он тогда наговорил, он сейчас помнил не слишком хорошо. Зато превосходно помнил реакцию друга. Тот выслушал его спокойно.

Не перебивал. Не пытался остановить. Только когда он, Филипп, сам иссяк, замолчал, замер опустошённый, Мориньер усмехнулся:

– Вы глупец, Филипп. Вы знаете меня бог знает сколько времени и теперь едва удержались от того, чтобы обвинить меня в трусости.

Он, Филипп, тогда запротестовал. Он и не думал говорить о трусости!

– Как я мог бы?! – восклицал он горячо.

Хотя понимал, – в глубине души, безусловно, понимал, – что вся его страстная речь основывалась именно на этом: он обвинял друга не в трусости, нет, но в неверии. В условиях войны, даже её тогдашнего преддверия, это было практически одно и то же.

Мориньер дослушал его до конца – все его обвинения, объяснения, оправдания. Сказал:

– Можно воевать против армии. И победить её. Можно захватить город, сменить одну власть на другую, и город продолжит жить своей обычной жизнью, если вы не разрушите самую его суть. Город смирится с переменой правителя, приноровится к новым законам. И продолжит жить. Но народ, чьей главной святыней является земля, на которой он живёт, победить нельзя. Ирокезы, – как вы называете их вслед за алгонкинами, – никогда не уйдут со своей земли. Их можно убить. Всех до одного. Можно. Но прогнать – нет. Прогнать не получится. К тому же, так активно ратуя за войну, вы упускаете из виду теперь сущую мелочь. Если мы начнём боевые действия, нашим противником будут не только… и не в первую очередь могавки. Начав войну с могавками, мы спровоцируем Лигу выступить против нас. А Союз Пяти племён – огромная военная сила. Их много и, если теперь, не имея достаточных сил, мы ввяжемся в драку, они не упустят возможности вышвырнуть нас, французов, с этой земли. Я уже молчу об англичанах. Они оказались умнее, прозорливее нас. Они заключили с сенеками союз. Возможно, они и сами не понимают, насколько удачную сделку заключили – хотя я не стал бы на это рассчитывать. Но вы должны понимать. Как минимум, если вы не знаете этого сами, поверьте мне. Я – знаю. Ирокез никогда не пойдёт против своего слова. Договор для каждого из них – дело святое. А это означает, что у нас есть только один шанс – попытаться договориться с могавками. Заключить с ними мирный договор. На любых условиях. Возможно, тогда мы сумеем вбить клин между племенами ирокезов. Хотя бы немного расшатать эту структуру – гениальную военную структуру. Этот их Союз племён. Если нам удастся удержаться теперь от войны, – или остановить её, если она начнётся, – у нас появится шанс сохранить за собой эти земли и, возможно, в будущем присоединить к ним новые. Если же мы восстановим против себя ходеносауни, мы потеряем всё. Против нас поднимется такая махина, силу которой вы себе сейчас и представить не можете. И вопрос не в том, готовы вы умереть во имя Франции именно здесь или нет. Идти на ирокезов с оружием – значит начать битву на уничтожение. На уничтожение своего собственного народа. Если вы готовы взять на себя ответственность за гибель французов, – не только и не столько солдат, умеющих и готовых воевать, но женщин, детей и стариков, которые теперь живут на этой земле, – вы можете ратовать за войну с ирокезами. В ином случае лучше договаривайтесь.