Ева Наду - Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая

Филипп де Грасьен одобрял бы такой энтузиазм, если бы не видел, на чём он основывается и из чего произрастает. Мориньер же, слушая теперь Филиппа, который делился с ним наблюдениями, думал о том, что ситуацию эту нужно выправлять и как можно быстрее.

*

Сразу после ужина в доме Филиппа де Грасьен Мориньер поднялся в приготовленную для него комнату.

Филипп отправился следом за ним. Постучал в дверь уже спустя несколько минут после того, как Мориньер сел в придвинутое к камину кресло, вытянул ноги к огню. Услышав голос Жосслена, приглашающего его войти, Филипп заскочил в комнату и плотно прикрыл за собой дверь:

– Ну, – сказал со смешком. – Можете сказать теперь то, что весь вечер просилось вам на язык.

– О, нет, дорогой мой, – улыбнулся Мориньер. – Избавьте меня от необходимости комментировать.

– Отчего это?

– Мне нечего сказать.

Филипп пожал плечами.

– А мне кажется…

– Вы преувеличиваете вашу проницательность, – прервал его Мориньер мягко.

Когда в дверь снова постучали, и Антуан внёс в комнату поднос с закусками и вином, Мориньер засмеялся:

– Неужели, Филипп, вы не наелись за ужином?

– Разве это можно было считать ужином? Перестаньте! – отмахнулся Филипп де Грасьен. – Я чуть не умер от тоски.

*

Вечерняя трапеза в самом деле неожиданно оказалась мероприятием весьма напряжённым.

Блюда, подаваемые на стол, были великолепны. Но Сирен, которая сидела на месте хозяйки дома, чувствовала себя очень скованно, чем поначалу весьма удивила Филиппа, успевшего привыкнуть к её ежевечерней легкомысленной болтовне, и позабавила Мориньера. Последний, надо сказать, не делал ничего ровным счётом ни для того, чтобы смутить её, ни для того, чтобы вывести из этого неподходящего состояния.

Мориньер говорил в основном с Филиппом. Слушал городские сплетни, сам рассказывал всякие безделицы. Время от времени из вежливости обращался к Сирен. Та с каждым адресованным ей вопросом всё больше каменела, мямлила что-то в ответ. Не отрывала взгляда от тарелки. Наконец, едва закончив есть, поднялась. Сославшись на головную боль, ушла к себе.

Именно тогда, заметив, как нахмурился Филипп, Мориньер и решил отправиться в свою комнату – дать возможность другу, если тот сочтёт нужным, последовать за своей любовницей.

Между тем Филиппу это и в голову не пришло. Как можно, в самом деле, ставить на одну доску общение с другом и женщину? Любую из женщин! Тем более – эту! Если бы кто-нибудь рассказал ему о том, что именно заставило Мориньера так скоро покинуть гостиную, он бы не поверил.

Он отдал необходимые распоряжения слугам и поднялся следом в надежде продлить вечер, сделать его таким, каким он хотел бы его видеть.

– Вы ведь не откажетесь выпить со мной ещё вина, но без этого удушающего чувства неловкости, в которое погрузила нас сегодня эта глупая кукла?

– Не откажусь.

Мориньер кивнул Антуану, снова появившемуся в комнате. На этот раз тот внёс и положил на постель небольшой свёрток. Поклонился. Молча вышел.

– Что там такое? – вытянул шею Филипп.

– Я просил Бертена передать мне вещи, которые понадобятся завтра.

Мориньер подошёл к постели. Развернул свёрток. Встряхнув хорошенько, разложил принесённую Бертеном одежду на покрывале.

– Нет, Жосслен! – воскликнул Филипп недовольно.

Поднялся даже, подошёл ближе.

– Неужели вы завтра опять собираетесь надевать этот балахон?

Мориньер обернулся.

– Я говорил вам: мне предстоит встреча с индейцами. А сутана в этих случаях значительно облегчает общение.

Улыбнувшись, добавил:

– Скажем, она придаёт образу определённости.

– Да, но как вы собираетесь в ней путешествовать по лесам? Эта юбка до пят – она, должно быть, цепляется за каждый куст. И потом… насколько я теперь знаю, в прошлый раз эта одежда едва не погубила вас?

Филипп произнёс это с едва заметной горечью – вспомнил, что и об этом испытании, так дорого обошедшемся его другу, он узнал случайно.

Мориньер, заметив тень, скользнувшую по лицу Филиппа, покачал головой, положил руку ему на плечо:

– Уверяю вас, друг мой, вы ошибаетесь. Она спасла мне жизнь. Только величайшая ненависть к Чёрным Платьям заставила могавков тащить нас через лес в деревню, чтобы проверить глубину нашей с отцом Менардом веры. Будь я в иной одежде, я представлял бы для них тот же интерес, что и любой другой живой француз. То есть ровным счётом никакого.

*

Пока Сирен вынуждена была сидеть за столом, Филипп наблюдал за ней с недоумением. И с каждым бокалом вина всё больше раздражался. Неспособность его женщины вести беседу выводила Филиппа из себя. Очевидная снисходительность Мориньера приводила ещё в большее неистовство. Он, впрочем, понимал, что злиться ему следует более всего на себя, потому что именно он – а кто же ещё? – создал эту ситуацию. Он выбрал эту женщину. Он поставил её перед необходимостью играть не подходящую ей роль. Он, в сущности, был ответственен за то, что вечер оказался не таким, как ему хотелось.