Елена Донская - Крест. Или страшная сказка о любви

Откуда ей было знать, что кафедра, хоть и базируется на активах больницы, ее частью не является. Так что обучать студентов «профессор» мог именно что в операционной и разве что иногда выступать в роли приглашенного лектора.

– Пусть ест холодный, раз горячим не захотела, – прокомментировал он сам себя, возмутив Ксению. Да что ж это такое, почему тут все обращаются с ней, как с ребенком или слабоумной! Однако она отметила – и это ей понравилось – что такой значительный человек называет простую санитарку по имени-отчеству. Это высший пилотаж искусства управления. Быть главой, но не быть тираном. Поддерживать дисциплину, порядок, свой авторитет и при этом не демонстрировать свою власть без необходимости; выносить выговор, но не наносить личных оскорблений. Видимо, его чувство собственной значимости – подлинное и не требует таких шатких подпорок, как высокомерие с подчиненными. Он и без того знает, кто он есть и чего стоит. Это знание надежно покоится на собственных достижениях, а не на промахах окружающих.

Когда его распоряжение было выполнено, и Мария Денисовна удалилась, аккуратно прикрыв дверь, его внимание обратилось, наконец, к больной.

– Я не позволю тебе голодать. Я знаю, что нет аппетита, но ты все равно должна есть, хоть немного. Это необходимо, – тон был таков, словно он даже не предполагал возражений.

– Хорошо, – кротко ответила Ксения, невольно подпадая под ауру его авторитарности и покорно снося фамильярность. Впрочем, это, скорее, был просто психологический прием для усиления эффекта. Далее он был исключительно вежлив.

Она слушала, как доктор негромко и неторопливо (и без латыни!) растолковывает ей создавшееся положение. Она не совсем понимала, зачем «профессор» утруждает себя функциями лечащего врача, повторяя то, что она уже слышала. Но рассказывал он гораздо понятнее, поэтому она изредка послушно кивала, а сама исподволь разглядывала его, пользуясь тем, что не нужно напрягать извилины, продираясь сквозь терминологию.

Ему около сорока, а, может, немного больше. Наверное, на голову выше нее. Определить это, глядя на человека снизу вверх, довольно непросто, но его крупное телосложение предполагало высокий рост. Хирургический костюм не позволял различить линии фигуры, но Ксения не сомневалась, что некоторая грузность – только видимость, создаваемая свободной одеждой. Никаких запасов жирка «пижама» не скрывает: слишком уж чувствуется в нем большой запас физической силы. Может, у него и не обнаружится проработанного рельефа, как у голливудских актеров, но, тем не менее, весь этот объем состоит из мускулов… сильных, упругих, привыкших к тренировкам.

Ксения чуть смутилась, удивляясь, в какие неожиданные пикантные дали забрели ее мысли, и перевела взгляд на его лицо, стараясь ухватить потерянную нить разговора…

И вот тут ее ждало настоящее потрясение.

Высокий лоб, обрамленный короткими темно-русыми волосами и густыми ровными дугами бровей. Плавный изгиб переносицы, переходящий в красиво округленные крылья носа. Чистая кожа на славянских скулах. Резко очерченные, сжатые и, кажется, никогда не улыбающиеся губы. Маленькая ямочка на подбородке. Четко вылепленные мускулы лица и намеченные легкими штрихами мимические морщинки.

Все эти контрастные детали трудно было уловить с первого взгляда, потому что все затмевали его глаза.

Большие, окантованные черными ресничками на розовых, воспаленных веках, глубокие, властные. Усталые, но в буквальном смысле светящиеся. И самые-самые синие… Она застыла, как мушка в янтаре, в окутавшем ее сиянии.

Голубые глаза традиционно считаются красивыми. Однако это не всегда так.

Когда-то у Ксении был приятель, глазам которого она не переставала удивляться. Его взгляд (не водянисто-голубоватого невзрачного оттенка, а действительно интенсивного небесного цвета) был скорее неприятным. Выразить это словами было непросто, но, подумав, можно было бы сказать, что глаза того паренька напоминали старые – старые стеклянные линзы. Выгнутая, рабочая поверхность неким чудом сохранила блестящую полировку, но обратная сторона помутнела от многочисленных сколов и царапин. По ассоциации с повреждениями эти условно красивые глаза казались бельмами и, подобно всякому уродству, вызывали у смотрящего в них полуосознанное жалостливое отвращение.

Синие глаза Михаила сверкали ледяным блеском. Смотреть в них было все равно, что… все равно, что попытаться рассмотреть маленькую точку на бескрайних полях Антарктиды в погожий денек.