Владимир Андреев - Родной ребенок. Такие разные братья

Кавери? Но вот же оно, еще одно доказательство его невиновности, раз уж Джанеки нужны факты, а не его слово. Какая еще Кавери? Ведь совершенно явно, что речь идет о другом человеке, мать которого зовут этим именем. Он убивает, стреляет из лука, кого-то задирает, как тигр, и каким-то таинственным образом обставляет все так, что подозрение падает на Раджа. Когда же ей станет это ясно?

— Джанеки, мою мать зовут Нир-ма-ла. Я не знаю никакой Кавери, понимаешь. Я не убивал, не грабил и даже не врал тебе! И давай закончим всю эту историю, — Радж устало прикрыл глаза ладонью и покачал головой.

Ему казалось, что до нее дойдет наконец очевидная истина его слов, но девушку сейчас не убедил бы и Кришна.

— Вы и имена сменили! — горько усмехнулась она. — Боги, с кем я связалась!

— Эй, девушка, вы не в театре! — опомнился заслушавшийся было инспектор Ананд. — Уходите-ка отсюда, а то обвиняемый получит разрыв сердца раньше, чем я начну допрос.

Джанеки, будто только и ждала этого, сразу же пошла к дверям.

— Не беспокойтесь, инспектор, — сказала она, чуть обернувшись. — У него нет сердца.

Она и не заметила, как метнулась от нее, стараясь вжаться в стенку, немолодая женщина в синем сари. И уж конечно не видела, какое у той было лицо.

Нирмале казалось, что в участке совершенно нет воздуха, она начала задыхаться и, с трудом вытерпев несколько минут, чтобы не столкнуться с Джанеки, вышла на улицу. Должно быть, ее вид просто пугал людей, потому что ей навстречу сразу бросилось несколько мужчин в форме, чтобы поддержать и усадить. Они принесли воды и долго допытывались, не вызвать ли врача. Но ей нужен был сейчас не врач. Все, чего она хотела, — это обнять сына, прижаться к плечу своего мальчика, чтобы убедиться, что он по-прежнему принадлежит ей, что ему угрожает опасность, призрак которой опять встал на их пути.

Из слов Джанеки Нирмала поняла куда больше, чем Радж, и даже больше, чем сама девушка. Имя Кавери открыло ей все. Кто-то помнит о Кавери и ее несчастном сыне. Ненависть к ним так велика, что на них пытаются навесить новые злодеяния. И во все это каким-то образом впутали Раджа.

Нирмала подошла к окну комнаты, где, как ей казалось, держали сейчас ее сына. И точно, она увидела сидящего за столом Ананда и рядом с ним Нирали, продолжающего заполнять свою записную книжку новыми афоризмами шефа. Раджа ей, как она ни старалась, разглядеть не удалось.

Инспектор продолжал задавать арестованному вопросы, но, судя по тому, что услышала Нирмала, ушел он недалеко.

— Я тебя в порошок сотру, в камере сгною, — монотонно зудел Ананд. — Отвечай, Радж, зачем ты переоделся тигром?

— Нет уж, если со мной что-нибудь случится, пусть меня сожгут в крематории — это неподалеку отсюда, в Кеятолле. Пять минут — и готово, — твердил Сатья Мурти, опираясь на руку своего старшего друга. — Только не здесь…

Они с Тхарма Лингамом шли по дорожке к стоянке, где их ждали машины. Позади осталась церемония прощания с Налла Нингамом на калькуттском шмашане — Ним-талла-гхате, напротив храма Бхутанатха. Здесь, в двух минутах ходьбы от полыхающих костров, толпится народ, ухает барабан, протяжно стонет флейта, весело перезваниваются медные тарелочки. Посреди кружка молитвенно сложивших руки людей стоит старик в дхоти, которым обернуты его бедра, и длинной белой рубахе из домотканого полотна. Он воздевает ладони к небу и самозабвенно выводит: — Я пришел к тебе, о Учитель, за советом…

На душе у Сатья Мурти было еще тоскливее, чем обычно в последнее время, хотя хорошо он себя не чувствовал уже давно. Тоска, точно облако, обволокла его, сжала сердце. Пока горело тело Налла Нингама, адвокат старался смотреть на воду Хугли, а не на поднимающиеся все выше языки пламени. Из глубины костра доносилось приглушенное хрупанье, точно лопалось что-то. Мимо пробегали собаки — особенно жирные и ленивые здесь, как нигде в Калькутте.

Сатья Мурти отошел к реке, стараясь сделать это не слишком заметно, спустился к ней по каменным ступеням и, остановившись у самой кромки, молча смотрел на воду. Но здесь было не лучше. То и дело слышались тихие всплески это черепахи мягко шлепались в волны. Какая же здесь грязная и вонючая вода, а ведь кто-то умывается ею да еще радуется: «Слава тебе, владыка наш Бхутанатх!» И все горят и горят погребальные костры, и ни на минуту не угасает огонь…

Как хорошо, что можно, наконец, уехать отсюда, сесть в машину с кондиционером, вдохнуть прохладного воздуха.