Екатерина Спирина - Правда не горит

По понятным причинам у нас уже нет нашего строгого кота, который в буквальном смысле устроил мою жизнь. Первые годы ему было нелегко с двумя моими отпрысками. Они в самом деле раздирали его в разные стороны, и он все чаще сидел под потолком на шкафу, нервно передергивая ушами и усами. А мы с Кьярой пытались привить детям уважительное отношение к этому священному животному. Увы, на это ушли годы… Но, несмотря на это, он обожал детей, не спускал с них своих бдительных глаз и всегда соглашался с ними поиграть. Правда, когда дети отправлялись спать, он буквально валился с ног от усталости и погружался в заслуженный отдых… на моих плечах. С тех пор, как я вернулся из Апульи, он еще больше времени стал проводить на мне. Может, он правда был привязан ко мне и действительно порадовался моему возвращению. Не знаю… Я никогда до конца не знал, насколько сильно любило меня это независимое животное. Когда его не стало, я страшно страдал, хотя сделал все, чтобы никто об этом не догадался. Мы любили его всей семьей, всем было тяжело, поэтому мне надо было всех поддержать, а не оплакивать моего зеленоглазого ангела-хранителя. И мне с трудом удавалось скрывать свою тоску.

После этого я категорически не хотел больше заводить никаких домашних животных. Увы, я был один против троих. И теперь у нас есть ирландский сеттер. Мы его купили, разумеется, детям, но вот уже пять лет у меня имеются большие сомнения на этот счет. Я был уверен, что «купить собаку» значит кормить ее, гулять с ней в любую погоду, мыть и причесывать… Но мои дети об этом ничего не слышали, а потому до сих пор считают, что «купить собаку» значит обеспечить ей веселый досуг. Потому такие мелочи, как уход за псом, легли на наши с Кьярой плечи.

Но, к счастью, у меня остался другой ангел-хранитель, – голубоглазый. После того, как мы вернулись из Апульи, я почти сразу ввел Стефано, моего лучшего друга, в круг моих друзей. Приехав во Флоренцию, я сразу собрал у нас дома шумную компанию, чтобы пригласить их на свадьбу и познакомить со Стефано. Лица моих друзей, когда они увидели Кьяру в качестве моей невесты, были достойны фотографирования. Разумеется, Мирко среди них не было. Он сразу всем рассказал, что я предательски переспал с его девушкой, но, как оказалось, в нашем кругу я пользовался большим уважением, чем он, поэтому никому даже в голову не пришло исключить меня из нашей компании. Когда же я узнал, что Мирко спал с моей бывшей женой, я не стал никому рассказывать этого, потому что очернить Мирко перед друзьями не было моей первостепенной задачей, тем более в тот период моей жизни. Но потом друзья рассказали, что за те полтора года, когда я редко присутствовал на вечеринках, потому что мне не с кем было оставить Клио, он сначала подставил одного друга в бизнесе, а потом попытался увести девушку другого. Друзья взбунтовались и изгнали его из нашего круга. Тогда я рассказал им, что он и меня предал, и с тех пор вход в нашу компанию ему был заказан.

На том вечере мы также попросили всех друзей никогда не раскрывать Клио, что Кьяра не ее родная мать. И все друзья всегда хранили от Клио этот секрет. Возможно, кто-то и вообще забыл об этом. Стеф же сразу был принят в нашу компанию, и спустя короткое время казалось, что он всегда принадлежал нашему кругу, при этом оставаясь только моим самым лучшим и близким другом.

Через пять лет Стеф женился, и его история любви, на самом деле, достойна кинематографа. Однажды он уехал в отпуск и приехал сияющий, как наше тосканское солнце. Влюбленный по уши, он сиял несколько месяцев, а потом в один непрекрасный день вдруг погас. Вошел в офис, словно само олицетворение мрачного подземелья. Я боялся предположить, что у него стряслось, учитывая, что – как он мне поведал несколько дней назад – они с его дамой сердца провели вместе ночь. Оказалось, что она через три месяца всего-навсего выходит замуж. Она призналась ему в этом, рыдая на его плече, и из его сумбурного рассказа я понял, что девушка с ее мужчиной уже год готовились к этой свадьбе. Теперь, когда она встретила Стефано, она не была рада этому замужеству, но изменить ничего нельзя.

Три месяца я предпринимал безрезультатные попытки вытащить Стефа из его мрачной депрессии. Я никогда не видел его в таком состоянии. Его светлый разум словно потух и погрузился в беспросветную тьму. Мне никак не удавалось расшевелить его извилины и заставить их мыслить разумно. И как когда-то, пять лет назад, делал это он, пришла моя очередь исправлять его ошибки на работе.