Биверли Бирн - Огненные птицы

Энди вел машину осторожно, не спеша, чтобы она смогла рассмотреть проплывавший за окнами городок.

– Очень мило здесь, – одобрительно сказала Лили, глядя на примостившиеся на единственной главной улице старомодные лавочки, мотель, ухоженные домики времен Гражданской войны прошлого века, зеленую траву газонов перед ними.

– Это ведь похоже на Филдинг, а?

– Да, похоже. Энди, ты случаем не здесь нашел дом? Это именно та жизнь в деревне, о которой ты мне тогда говорил?

– Да, но только, пожалуйста, ничего не говори, пока ты его собственными глазами не увидишь.

С полминуты он молча изучал карту, потом они выехали из города и, проехав примерно милю, свернули на проселочную дорогу. На въезде Лили бросился в глаза старинный почтовый ящик ярко-красного цвета.

– Я решил приобрести это место, даже не осмотрев его, потому что меня очаровало его название. Но, если тебе не понравится, то можно будет его продать. Агент предупредил меня об этом.

Дом этот был выстроен в том же голландском колониальном стиле, к которому так тяготел и дом Сэмюэля Кента в Филдинге. Этот дом не был тёмным, наоборот, его стены были покрыты белой дранкой, ставни были зеленого цвета.

Вдруг Энди озадаченно хлопнул себя по лбу.

– Вот я дубина! Ведь в твоем старом доме ставни были синие, но ничего, мы их обязательно перекрасим, я бы уже перекрасил их, если бы вовремя вспомнил. Там позади есть веранда, крытая и тоже увитая плющом, жаль, что сезон подходит к концу.

– Да, лето кончается, – согласилась Лили.

Он заметил, что ее реакция была несколько сдержанной, но решил не ускорять события и не подстегивать ее эмоции.

– Давай зайдем внутрь, – настаивал он. – У меня есть для тебя еще один приятный сюрприз.

Энди отпер дверь, и они вошли в пустое помещение. Шаги эхом отдавались в комнатах. Энди молча отпер еще одну дверь в комнату, битком забитую мебелью. Лили остановилась и замерла в оцепенении.

Здесь находились восемь ее стульев и стол, подходивший к ним. Рядом стоял столик из соснового дерева, из их филдингской кухни. С десяток ваз и кувшинов из красного стекла выстроились на подоконнике, на столе стояли вазы и вазочки из синего китайского фарфора. Потом она разглядела софу с синей бархатной обивкой, старый туалетный столик в углу, несколько небольших столиков с мраморной столешницей.

Здесь было полно разных коробочек, ящичков. Подняв крышку одного из них, Лили обнаружила там льняные скатерти, лежавшие раньше в их комоде из дерева ливанского кедра. Оглядев это, она повернулась к Энди, не в силах вымолвить ни слова.

– Я понимаю, что это лишь одна десятая того, что ты потеряла, – оправдывался Энди. – Я начал охоту за этим всем с тех пор, как ты приобрела эти стулья. Просто отправился к тому парню, который тебе их продавал и сказал ему, что мне нужно. В общем, предложил ему сделку, от которой он не смог отказаться. Он оказался очень усердным. Правда, я ожидал, что он сумеет отыскать больше, но ничего, не все еще потеряно, может и отыщет.

– Энди, дорогой мой… – бормотала она.

Больше она ничего не сумела вымолвить, переполнявшие ее эмоции были вызваны не ностальгией. Ее сердце готово было выскочить из груди от счастья и сознания того, что любовь Энди и ничего больше позволила этому, казалось бы, навек утраченному сокровищу вновь предстать ее глазам. Это была радость обретения, но не вещей, хотя они, безусловно, были ей очень дороги, это было нечто другое…

– Ох, Энди, милый, – повторила она.

Он обнял ее.

– Это, конечно, не Филдинг, не старый дом Кентов, но может и это пока сойдет?

Лили была вне себя от сознания совершенства своего счастья, его безграничной полноты. Позже, когда ее сердце перестало колотиться как безумное, она отстранилась qt него и заглянула ему в глаза.

– Скажи мне об одном, скажи мне самую чистую правду из всех правду – тебе действительно хочется жить здесь?

– Мне хочется лишь одного – чтобы ты была счастлива. Я от души желаю, чтобы боль внутри тебя, твоя ни на минуту не утихающая боль с того мгновения, когда ты увидела эту зиявшую рану в земле на том месте, где стоял твой дом, наконец исчезла.

Она говорила медленно, раздельно, стараясь подчеркнуть, убедить его в том, как важно для нее его понимание.

– Боль ушла, – ответила она. – И пустота тоже. – Она обвела рукой комнату. – Не из-за этого, хотя это прекрасные, дорогие мне вещи. А по причине моего понимания, постижения. Из-за того, что произошло в Грэсмире. Из-за того, что теперь я, наконец, знаю, где мои корни. И больше всего из-за того, что мы любим друг друга.