Маргарита Южина - Нервных просят утопиться

– Я же говорю – кобель… – тихо шепнула Гуте Аллочка.

– …Она уже взрослая, тринадцатилетняя, была на тебя похожа как две капли!! Но… ты же не видел, а я… это я видела!

Теперь уже Ирину трясло как в лихорадке, даже коньяк не помогал. Все притихли, и только Севастьян шагал по комнате, засунув руки в карман, не зная, как возразить.

– Да сядь ты, не мельтеши! Прямо ходит он тут еще… – рыкнул на него молодой хозяин. И Севастьян тихонько присел.

Ирина после крика сникла, припала к кружке, которую ей заботливо наполняли, и заговорила тихо, опустошенно:

– Восемь месяцев я боролась за Ляну. Сначала в больнице, потом нас выписали домой, под наблюдение врачей… Ох уж это наблюдение. Постоянная толкотня в комнатах, какие-то посторонние люди, разговоры, хихиканья за спиной… Это сначала было всем в диковинку, а потом уже как-то привыклось, и самим медикам уже надоело нас пасти… А Ляна боялась. Она старалась спрятаться куда только можно – под диван, под кровать… только поздно вечером, когда мы оставались одни, она вылезала из шкафа, где устроила себе какое-то подобие норы… выла… Каждую ночь она так страшно выла. Говорить так и не научилась, мясо любила… сырое.

– Это как же вы жили? – покачала головой Анна Ивановна. – Мясо-то нынче… Я говорю – ты ж, поди, и не работала, жили-то на что?

– Мне помогали… картину продала… Да не помню я – как… Я тогда каждую минуту только возле дочери крутилась, ее кормить пыталась, говорила с ней тепло, ласково… – Ирина горько усмехнулась и тихо, будто по секрету, добавила: – Я даже сама с ней лаяла, ну, чтобы ей не так одиноко было. Она уже ко мне привыкать стала, а потом… А потом у Ляны какие-то проблемы с желудком начались. Снова медики забегали, ну и… У нее организм какое-то лекарство не принял, и она… она умерла…

Повисло тягостное молчание. Потом Анна Ивановна подошла к Ирине, укутала ее пушистым платком и, утирая себе нос, мягко произнесла:

– А ты не горюй, девонька… Отпусти дочку-то, отпусти. Намаялась она, а с собаками… так это, может, и ничего, собаки, они другие-то ишо лучше людей будут. А теперя ей хорошо там, ты успокойси, на могилку вот цветочки принеси, псинку каку приласкай, твоя дочка, глишь, и порадуется там за тебя-то… Ты ж все сделала, чоб ей хорошо было, никто не виноват, выпало так, чоб дитю твоему страсти испытать…

Глаза Ирины блеснули дьявольским огнем.

– Несправедливо выпало, я вам скажу… – недобро хмыкнула она. – Папаше ее, значит, выпало по бабам скакать, жизнью наслаждаться, а девочка моя под плитой? Неправильно это получалось…

– Почему получалось? – вдруг насторожился Кареев. – А сейчас что – получается все правильно?

Ирина откинулась на спинку стула, вытянула затекшие руки и будто выпустила из себя демона.

– Конечно. Я исправила эту ошибку, – высокомерно улыбалась она. – Я сурово наказала Севастьяна. Правда, он и не знал, что это я, думал – судьба его карает, но…

– Подожди-ка! – встрепенулся Севастьян. – Какая кара? Я ничего не понял… Ты в мой офис, что ли, влезла? Счет переписала? Или… Убить меня хотела?

Ирина округлила глаза:

– Ты что – не понял?! Я столько старалась, а ты даже не сообразил, что ли?!! А те бабы, которые рядом с тобой гибли как мухи, это что – не кара?!

– Ф-фу-у… – с облегчением выдохнул Севастьян и поделился радостью: – Понимаете, я дело новое открываю, такие деньги туда убухал, в долги влез страшенные, уж подумал, что она пронюхала, влезла, а она про женщин…

Тут он сообразил, что говорит совсем не то, немедленно нахмурился, печально ухватился за лоб и медленно простонал:

– За что ты несчастных лишила жизни? – потом уже с интересом взглянул на бывшую жену и вытаращил глаза. – А как это ты их? Они же сами, по доброй воле…

Ирина вытащила из кармана пачку сигарет, глубоко затянулась и высокомерно откинула голову.

– Какая там добрая воля! Если бы ты знал, сколько я над этим работала! Если бы ты видел!! Хотя… у меня никак не получалось, чтобы ты видел, тебя могли бы заподозрить, а мне нужно было, чтоб ты оставался на воле и мучился, мучился… Ты не имеешь права быть счастливым. Я долго думала, как тебя наказать, а потом придумала – ты у меня отнял самое дорогое – мою дочь, и я у тебя буду отнимать самое дорогое – твоих баб! И я их отнимала. В то время, когда мы с Ляной бились вдвоем, пытаясь приноровиться к жизни, когда я готова была разорваться, чтобы вылечить ребенка, когда так нужна была помощь близкого человека, ты благополучно процветал! У тебя была Лидия, которая облизывала тебя с ног до головы и оберегала твой покой… Я как-то позвонила тебе, помнишь? Сообщила, что наша дочь жива, но вот так получилось… Я тебе тогда все рассказала, а ты… Ты посмеялся надо мной и даже не захотел увидеть Ляну. А потом нагло начал врать, что жена не разрешает тебе общаться с кем попало, помнишь?