Алекс Камсар - Клянусь, это любовь была...

— Не горячись, — сказал он, — я просто сон видел, очень странный сон. И стукнул я тебя во сне, честное слово.

— От твоих замашек можно получить разрыв сердца, — сказала жена, вытирая слезы.

— Ну, извини. — Он был смущен и чувствовал себя виноватым. — Я действительно не хотел делать тебе больно.

— Не хотел, но сделал.

— Ну извини. Я виноват… Хочешь… на днях я видел кольцо с красивым камнем. Завтра пойдем его покупать для тебя. Хочешь?

Через полчаса он уже спал и, по всей видимости, уже не видел каких-либо снов. Жена тем временем сидела на кухне и курила. «Интересно, какой гад сказал ему про Виктора? Надо его предупредить и впредь действовать более осторожно», — решила она.

Он был высоким и стройным. Все в нем было красиво: лицо, тело, улыбка. Большие синие глаза горели, как факелы, согревая все вокруг. Он был очень умным. В отличие от многих молодых людей, одаренных природой красотой и умом, он был спокойным и скромным. Его любили все — среди аспирантов-физиков редко встречающееся явление, — поскольку каждый из нас явно или тайно считал себя гением. Как и большинство из нас, он был женат, но, как и у остальных, жена и дети жили очень далеко, в другом конце страны, ему было двадцать шесть, и все мы считали, что его ждет блестящая карьера.

Она была не толстой, но и стройной ее нельзя было назвать. Ей на вид было лет двадцать восемь — тридцать. Она не была ни красавицей, ни уродиной. Глаза у нее были большие, карие и какие-то необычные. Она была замужем, и у нее было двое детей. Образования у нее не было. Работала она у нас, в институтском общежитии кастеляншей. Раз в неделю все жильцы несли ей грязное постельное белье и получали чистое.

Его любили все, особенно женщины. В общежитии жило много женщин. Большинство из них были молодыми представительницами близлежащих городов и сел, приезжавшими в столицу в поисках жилья и работы. Для этих девушек он был чуть ли не богом — красивым, добрым и бесконечно загадочным. Одна из них поразительно долго занималась с ним алгеброй, якобы для поступления в институт. Другая заявила, что, наконец, среди аспирантов появился настоящий мужчина. Следующая… Подобных историй было предостаточно. Мы давно привыкли к успехам нашего друга и воспринимали это как должное.

Одиночество. Еще и бессонница. Это когда просыпаешься ночью, голова трещит, тело ноет, а сон предательски куда-то исчез, и время, как резина, растягивается бесконечно, мысли умные, глупые, сумасшедшие чередуются пестрой каруселью. И только утром, за пару часов, когда надо вскакивать и бежать в институт, глаза вдруг закрываются, и ты ныряешь в сон, как в болото…

Одиночество делает нас замкнутыми, подозрительными, сентиментальными. Работа наша требовала сильнейшего умственного напряжения. В отличие от физической работы, которая развивает мышцы, положительно влияет на аппетит и, как правило, на настроение, наша работа могла только утомлять. Конечно, были и радости побед, но специфика нашей профессии была такова, что таких мгновений было ничтожно мало.

Конечно, мы были дружны. Иначе можно было сойти с ума. Но мы все были из других городов, наши семьи, наши друзья остались там. Мы дружили, но были очень разными, и поэтому наша дружба не спасала нас от одиночества.

Я сидел в полумраке и о чем-то думал, когда он вошел ко мне.

— Привет, — сказал он. — Ты один? Ты не видел, куда все наши делись?

— Кто их знает… А что?

— Да ничего. Может быть, чаю попьем?

— Давай. Но ты знаешь, у нас к чаю ничего нет.

— Я какое-то печенье купил.

Мы перешли на кухню. Я включил свет и поставил чайник на газовую плиту.

— Как дела, — спросил я. — Ты что-то последнее время совсем о нас забыл.

— На меня навесили столько работы… Он махнул рукой.

— Даже не хочу об этом говорить.

Мы попили чаю, съели печенье, пообсуждали персоны остальных аспирантов, которые, как могли, убивали время.

— Ты знаешь нашу новую кастеляншу? — спросил он.

— Что значит «знаешь»? Я пару раз у нее поменял белье. И все.

— И ничего необычного не заметил?

— Заметил. Прежняя была и красивее, и моложе, но на меня смотрела свысока, как будто она королева Виктория… Она с таким пренебрежением показывала мне, куда следует положить грязное и откуда взять чистое белье, как будто я был заражен проказой, а она только из милосердия к человечеству согласна терпеть такие муки.

— Ха-ха-ха, — даже смеяться он умудрялся красиво и заразительно. — У тебя физиономия особая, и ты это знаешь.