Алекс Камсар - Клянусь, это любовь была...

— Ты когда-нибудь видела такого чудака? — спрашиваю я ее, не отводя взгляда от загорелого парня.

— Ты ничего не понимаешь, — говорит она взволнованным голосом. — Он должен поймать момент, когда волна закроет нижнюю ступеньку.

— Он не сможет, — злюсь я, — там даже нет места, чтобы как следует разогнаться!

Парень как будто ждал моих слов. Он делает резкий рывок, сильно отталкивается от бетонной площадки, долго, очень долго и красиво, как птица, парит в воздухе и пластично, как рыба, входит в волну. Со всех сторон звучат возгласы восхищения.

— Это возможно, но не для тебя, — бросает она мне и снова отворачивается.

Я оскорблен до глубины души. Встаю, поднимаюсь по ступенькам на прямой отрезок бетонной дорожки, поворачиваюсь и… понимаю, что я этого никогда, никогда не сделаю. Мне страшно, очень страшно. Я смотрю на нее. Она приподнимается и смотрит на меня. Нет, я не прыгну! Я не сумасшедший. Она, как будто читая мои мысли, отворачивается и снова ложится на горячий песок. Я начинаю ненавидеть ее, это море, того парня, который, может быть, не знает и сотой доли того, что знаю, что умею я, но это никого не волнует. И ее в первую очередь. Я ненавижу себя, неумеху и труса. Я уже на самом краю бетонной площадки. Дальше надо спуститься по ступеням и тем самым признать свое полное поражение. И вдруг какое-то новое «я» — сильное, волевое, совсем мне незнакомое командует: «Не бойся, прыгай!» Я, не задумываясь, резко поворачиваюсь, иду назад, до конца площадки, снова разворачиваюсь и, разгоняясь, прыгаю вперед, в неизвестность… Уже в воздухе соображаю, что не посмотрел на волны, и инстинктивно закрываю голову рукой. Это меня и спасает. В тот момент глубина волны была не больше метра. Я сильно ударяюсь рукой о ступеньку и, быстро соображая, что отделался лишь царапиной, ловко притворяюсь, что потерял сознание. Волны уносят меня в море. Я закрываю глаза и считаю секунды: раз, два, три… Страх уже позади. Я чувствую себя совершенно иным: сильным, отважным. Когда уже люди с пляжа бросаются меня спасать, я встаю на ноги и хитро улыбаюсь. Мои спасатели громко ругаются. Она смотрит на меня с восхищением.

Громкоговоритель будто бы силой стремится затащить меня в самолет. Уже в который раз звучит мое имя с требованием срочно пройти на посадку. Ее все нет. Я не знаю, что делать. Я волнуюсь и волнуюсь очень сильно. Вот-вот я сделаю какую-то глупость и потом… Вдруг меня осенило, я подхожу к девушке, работающей в справочном бюро, и говорю:

— Кто искал пассажирку из города… ну эту Вибе Алла. Ведь кто-то ее искал, где он?

Она поднимает ко мне свое красивое лицо и заявляет удивленным голосом:

— Тот мужчина стоял около вас. Они уже давно уехали…

— А разве… разве она подошла?

— Подошла, конечно.

Когда мы взлетели, уже начинались сумерки. Дождик все еще шел. Небо было закрыто тучами. Через полтора часа наш самолет был захвачен грозой. То слева, то справа сверкали молнии, рассекая темноту и тучи. Грохот стоял оглушительный, самолет, как ворону с подбитым крылом, мотало в разные стороны. В салоне царила паника. Лицо стюардессы было белее мела.

Но мне не было страшно. Воспоминания нахлынули на меня, и ничего: ни грохот, ни молнии, ни смерть — не имело для меня значения. Двадцать лет, целых двадцать лет передо мной стояли ее глаза. А сегодня я не смог ее узнать. Не смог узнать, потому что та волшебная, синеглазая девушка больше не существовала. Вернее, она была, существовала, но только в памяти долговязого, мечтательного юноши семнадцати лет. В моих воспоминаниях.

Юность. Как чудесно все было: это море, это солнце, эти синие глаза.

Дом был огромный, и там жило много людей. Одним боком он упирался в большую шумную улицу. С другой стороны находился такой же огромный двор, где росло множество деревьев. Рядом с домом стояло много других зданий, но этот дом был особый. Там жили чужие — молодые парни и девушки, приехавшие в этот большой и загадочный город в надежде найти работу и устроить свою жизнь. Город нуждался в их работе, но не любил их. Они были чужаками, не похожими на местных: по-другому говорили, по-другому думали, по-другому смеялись и плакали. Они не понимали и поэтому боялись большого города. Будущее этих парней и девушек было в неизвестности. Город заманивал их своими соблазнами и пороками, опасностями и развлечениями. Не было рядом родных и близких, способных предостеречь молодых от вечных глупостей, которые так любят делать молодые люди и которые навсегда остаются как память о прошедшей молодости. За каждую ошибку город сурово наказывал. Нередко они теряли работу и были вынуждены покинуть город вместе с надеждами на хорошую жизнь. Все это сильно сказывалось на жителях дома. Жизнь заставила их рано повзрослеть и по-взрослому, то есть с опаской, относиться ко всему миру. Они привыкли много работать, много терпеть и долго ждать…