Вера Копейко: Окольцованная птица

— Чайку выпьешь? — кивнул он на серебристый чайник с кипятком, на боку которого токовал глухарь. Заварочный тоже не прост — на боку изображен здоровенный бурый медведь, заламывающий косулю.

— Нет, спасибо. — Ульяна села напротив и подперла голову руками. — Ну, валяйте, уговаривайте.

— Вот уж нет, — фыркнул он. — Пускай другой дурак найдется тебя уговаривать. Я и с прудом этим твоим почему не стал уговаривать? Почему? — Он поднял вверх палец, а его лицо засветилось гордостью за себя. — Потому что знаю, что такое Ульяна Кузьмина. Помнится, у меня в свое время была одна кобылка в хозяйстве, ох и хороша, но норовиста. Кто только не пытался с ней справиться. Ничего не выходило. Я тоже отказался. Потом приехал парнишка-охотовед на практику. Ничего такого, обычный, ну не метр с кепкой, конечно, да как все ваши — борода козликом, камуфляж на всех местах. — Он подмигнул ей, а Ульяна рассмеялась, она знала, на что намекает Сомыч, и прыснула.

В прошлом году явился к ним один практикант, татуированный под камуфляж. Разделся перед купанием, а Сомыч его увидел и как заорет: «Ты куда в наш пруд в костюме! А ну снимай!» Бедняга с перепугу трусы сдернул, потому что больше ничего на нем не было, он и так все снял. Вот тогда Сомыч чуть не рухнул — стоял парень, оказывается, в чем мать родила.

«Ты что… в камуфляже родился?» Он не отрывал глаз от его причинного места, не в силах понять, откуда там-то камуфляж? Потом никак не мог понять, что это мода пошла такая.

«Ну а боли-то, боли сколько!» — крутил он головой потом три дня.

— Так ты понимаешь, забрал тот малый, он-то был в нормальном камуфляже, кобылкину душу! Объездил!

Ульяна хмыкнула и положила ногу на ногу. Острый носок ковбойского сапожка дернулся вверх.

— Ничего, ничего. Не волнуйся, и на тебя тоже кто-то найдется. Еще не вечер над северной тайгой.

— Да нет вроде. Утро, Сомыч. Ох, утро. А с ним… — Она покрутила головой.

— А с ним знаю, что начинается. Самоедство, да?

— Ну, можете и так назвать.

— Долг чести. Как в картах, да?

— Хотя бы.

— Кстати, вечером заходи, пульку распишем.

— Четвертый нужен.

— Найдем. — Он подмигнул.

— Нет, спасибо. Настроение не то. — Она покачала головой. — Ладно, начинайте учить жить.

— Черт лысый пускай тебя учит.

— Вы про отца моего, что ли?

— Ох, Улей, он, конечно, лысый, но чертом я бы его не назвал. Он мой друг. Ладно. Ты мне вот что скажи. Ты всерьез решила продать ружье? — Николай Степанович отодвинул стакан, на донышке которого в желтоватой чайной лужице плавал выжатый ломтик лимона.

— Да, правда.

— Хочешь целиком покрыть долг? — с сомнением спросил Сомов.

— Ружье того стоит.

— Но ведь оно — отцовский подарок! Ульяна пожала плечами:

— Жизнь тоже отцовский подарок. Она дороже.

— А что, так круто, да? — Сомов уставился на нее не мигая, пытаясь сообразить, что именно она имеет в виду.

— Ага. Кредитор… — Она покачала головой.

— Но ведь отец поручился.

— Не стану же я его подставлять. Сама сделала глупость, сама буду и расплачиваться.

— Но я не думаю, что кто-то попробует из-за этих тысяч тебя жизни лишить.

— Знаете, иногда лучше жизни лишиться, чем себя съесть живьем.

— И то верно. Ну что ж, если решила, я предлагаю тебе хороший ход. — Он подмигнул. — Оч-чень современный.

— Повесить объявление на сайт в Интернете? — спросила Ульяна, пристально глядя в довольное лицо Сомыча. Совершенно ясно, он гордится своей догадкой.

— Ну, ты, дева, даешь. Ничем тебя не удивишь. Она пожала плечами:

— Так я уже его повесила туда.

— На чей же сайт?

— На свой. «Русское сафари — „Ужма“». Но если еще и на ваш сайт, «Заказник», буду благодарна.

— Слава Богу, хоть что-то я могу для тебя сделать.

— Спасибо.

— Знаешь, это хороший ход. На ружье клюнет тот, кто на самом деле знает толк в оружии. И понимает, что ему предлагают.

— Какой ваш процент заложим в цену ружья?

— Я бы, конечно, вообще ничего мог не брать, но…

— Бизнес есть бизнес. Бизнесу скучно без коммерции, Николай Степанович.

— С тебя минимальный. Не боись. Продашь — разберемся. Может, я с тебя и не деньгами возьму. — внезапно вытянувшееся лицо Ульяны, он быстро замахал руками: — Нет нет, нет! Люблю жену! Люблю только жену!

Ульянино лицо расслабилось, она расхохоталась.

— Слушай, по-моему, тебя на самом деле достали, ты уж слишком настороженная. Такая ты обычно бываешь на охоте.

Она молча улыбнулась и кивнула:

— Да, я перенапряглась из-за долга. И потом, — она пожала плечами, обтянутыми шерстяной рубашкой в черно-красную клетку, которую купила в Москве, в дорогом охотничьем магазине, и которая ей ужасно шла, — когда слышишь такое не в первый раз…