Лейни Рич - Лучше не бывает

– Миссис Лейн! – Молоток судьи застучал со скоростью отбойного.

– …и вот еще что: если бы мне хоть на один миг пришло в голову, что, оставшись на месте, я приговариваю себя к двум месяцам на больничной койке, тоннам обезболивающих и цистернам мази от ожогов, то ты, гад ползучий, ничем не удержал бы меня за тем паршивым столом! Разве что прибил бы мою задницу гвоздями к стулу!

– Если не прекратите, я оштрафую вас за неуважение к суду!

– И ты еще будешь тыкать мне в нос безответственностью! А как насчет нее у того хрена моржового, который прокладывал газовые трубы?!

Внезапно я заметила, что глубоко сидящие глаза Задохлика удовлетворенно поблескивают. Ощутила, как пышет жаром мое лицо, как яростно вздымается грудь и какая тишина царит теперь в зале.

– Ну, что я могу на это сказать, миссис Лейн… – Задохлик воздел руки, как трагический актер в кульминационной сцене спектакля. – Я, видите ли, собирался ходатайствовать о вызове кого-то, кто может подтвердить вашу… мм… психическую уравновешенность.

Вы избавили меня от лишних хлопот. Сердечно благодарен!

Мне показалось, что я слышу рев и шипение, с которыми лава моего темперамента изверглась наружу. Рука сама собой сжалась в кулак и метнулась вперед. Задохлик как раз переглядывался с подзащитными и был, что называется, «сидячей уткой». В том смысле, что спасли его не отличные рефлексы, а мое пятничное невезение – в самый ответственный момент он взял да и отодвинулся, и вся мощь моего выпада обратилась против меня.

Раздался оглушительный треск, вырванная с корнем будка повалилась. Задохлик отскочил с девчоночьим визгом, а я впечаталась головой в пол, едва прикрытый тонким ковролином. Перед глазами засверкали искры, и где-то далеко за гулом в ушах отцовский голос укоризненно заметил: «Не умеешь ты вовремя заткнуться, Ванда! Ох, не умеешь!»

Очнувшись, я не сразу сообразила, где нахожусь. Это был определенно не зал суда. Только некоторое время спустя – по мере того как отдельные предметы проступали из однородной блеклой мглы – до моего оглушенного сознания начало доходить, что это больничная палата.

С одной стороны от меня торчал поднос на рычаге (на такие ставят еду и лекарства для лежачих больных). С другой что-то свисало – как оказалось, пустой пластиковый контейнер для внутривенных вливаний с тонким шлангом, ведущим к моей руке. Цветное пятно впереди оказалось пейзажем у двери, а белое сбоку – окном с частично опущенными жалюзи. Все по отдельности было мне знакомо, но вместе взятое не имело смысла.

Вдали послышался ритмичный поскрипывающий звук. Приблизившись, он замедлился. Дверь отворилась, вошла медсестра в розовой униформе травматологии и матерчатой обуви наподобие кроссовок, с полным пластиковым контейнером, братом-близнецом того, что тянул щупальце к моей руке. Сестра гудела себе под нос веселенький мотивчик и не замечала, что глаза у меня открыты, пока не перестала суетиться у постели. А заметив, одарила меня профессиональной улыбкой:

– Доброе утро, миссис Лейн! Приятно снова вас видеть!

На миг мне померещилось, что ее улыбка выезжает за пределы лица, и это вызвало какие-то неуловимые, но неприятные ассоциации. Круглые щеки совершенно скрыли глаза. Впрочем, это недолго занимало меня – при попытке ответить па приветствие я издала только невнятный хрип. Горло словно хорошенько продрали наждачной бумагой.

– Дорогая, вам совершенно ни к чему так напрягаться. – Медсестра потрепала меня по плечу, – отдыхайте, приходите в себя, а там, глядишь, и голос вернется.

Она наклонилась подоткнуть и повыше натянуть одеяло, отчего я ощутила себя ясельным ребенком во время тихого часа.

– Миссис Лейн… могу я называть вас просто Вандой?

Я кивнула и тут же об этом пожалела: череп отозвался резкой болью, о которой обычно говорят «пронзило, как вертелом». Внизу живота сразу отозвалось. Такая массированная атака вызвала приступ паники, и это, должно быть, отразилось на моем лице. Широченная улыбка медсестры несколько померкла, щеки опали и стали видны глаза, в которых сквозило явное беспокойство. Меня снова потрепали по плечу.

– Ну, ну, Ванда! Прийти в себя на больничной койке – это, конечно, не сахар, но и не конец света. Даю слово, все будет в полном порядке, а мое слово чего-нибудь да значит. У нас в семье врунишек отродясь не водилось. – Она закусила губу и неуверенно предложила: – Хотите, я позвоню кому-нибудь? Вы только скажите куда.