Дженни Хан: P. S. Я все еще люблю тебя

– Я здесь!

Он быстро карабкается по лестнице, нагибаясь, чтобы не удариться головой о потолок. Он подползает к противоположной от меня стене, и мы сидим друг напротив друга.

– Завтра домик на дереве снесут, – говорю я.

– Да ладно?

– Да. Здесь хотят построить беседку. Знаешь, как в «Звуках музыки».

Питер косится на меня.

– Зачем ты позвала меня сюда, Лара Джин? Уж точно не для того, чтобы поговорить о «Звуках музыки».

– Я знаю о Женевьеве. В смысле, ее секрет.

Он откидывается назад, с глухим стуком ударяясь головой о стену.

– Ее отец подонок. Он и раньше изменял ее маме. Но никогда с такой молодой. – Питер быстро тараторит, будто обрадовавшись, что об этом наконец-то можно говорить. – Когда между ее родителями все становилось совсем плохо, Джен начинала причинять себе вред. Я должен был защищать ее. Это была моя обязанность. Иногда меня это пугало, но мне нравилось, что я, ну не знаю… нужен. – Затем он вздыхает и продолжает: – Знаю, что она мной манипулирует, я всегда это знал. Но мне было проще не обращать на это внимания. Может, я боялся.

Я задерживаю дыхание.

– Боялся чего?

– Разочаровать тебя. – Питер отворачивается. – Я знаю, как серьезно ты относишься к сексу. Я не хотел все испортить. Ты такая невинная, Лара Джин. А в моем прошлом столько дерьма.

Я хочу сказать: меня никогда не волновало твое прошлое . Но это неправда. И лишь тогда я понимаю: это не Питер должен был освободиться от Женевьевы, а я. Все время, что я была с Питером, я сравнивала себя с ней, во всем, в чем считала себя хуже. Во всех областях, где наши отношения меркнут по сравнению с их. Это я не могла ее отпустить. Это я не оставила нам шанса.

Внезапно он спрашивает:

– Что ты хочешь пожелать, Лара Джин? Ведь ты выиграла. Кстати, поздравляю. У тебя получилось.

Меня всю разрывает от эмоций.

– Я желаю, чтобы между нами все снова стало, как прежде. Чтобы мы могли быть самими собой. Чтобы мы чудесно проводили время вместе, и чтобы это был красивый первый роман, который я запомню на всю жизнь.

Я чувствую, что краснею от собственных слов, но я рада, что сказала это, потому что глаза Питера смягчаются, становятся карамельными, и мне приходится отвести взгляд.

– Не говори так, будто все уже обречено.

– Я и не хотела. Первое – это не обязательно последнее, но оно всегда будет первым, а поэтому особенным. Первое всегда особенное.

– Ты не первая, – произносит Питер. – Но ты для меня самая особенная, потому что я тебя люблю, Лара Джин.

Люблю . Он сказал «люблю». У меня кружится голова. Я девушка, которую кто-то любит, любит парень, а не только ее сестры, отец и собака. Парень с красивыми бровями и ловкими руками.

– Я без тебя с ума сходил. – Питер почесывает затылок. – Может, просто…

– Хочешь сказать, я все-таки свожу тебя с ума? – прерываю его я.

Он стонет.

– Я хочу сказать, что ты сводишь меня с ума больше любой девушки, что я когда-либо встречал.

Я подползаю к нему, наклоняюсь и провожу пальцем по его брови, мягкой, как шелк. Я говорю:

– В контракте мы обещали, что не разобьем друг другу сердце. Что, если мы снова это сделаем?

– И что с того? – решительно отвечает он. – Если мы будем осторожничать, то это ни к чему не приведет. Давай сделаем все по-настоящему, Лара Джин. Пойдем ва-банк. Никакого больше контракта. К черту страховку. Можешь разбивать мне сердце. Делай с ним все, что захочешь.

Я кладу руку ему на грудь, над сердцем. Я чувствую, как оно бьется. Я опускаю руку. Его сердце мое, только мое. И теперь я в это верю. Оно мое, и я могу либо заботиться о нем и защищать, либо разбить его.

В любви очень многое случайно. В этом есть что-то пугающее и чудесное одновременно. Если бы Китти не разослала мои письма, если бы я не пошла в тот вечер к джакузи, сейчас он мог бы быть с Джен. Но Китти отправила мои письма, и я сделала тот шаг. Все могло бы произойти по множеству сценариев. Но все случилось так. Мы ступили именно на эту тропу. Это наша история.

Теперь я знаю, что не хочу любить или быть любимой наполовину. Я хочу все, а чтобы получить все, нужно рисковать.

И я беру руку Питера, кладу ее себе на сердце и говорю:

– Пожалуйста, береги его, потому что оно твое.

Он смотрит на меня таким взглядом, что я точно знаю: он никогда еще не смотрел так на другую девушку.

И вот я у него в руках, мы обнимаемся и целуемся, и мы оба дрожим, потому что знаем: в этот вечер мы стали настоящими.

– Ты не сразу становишься настоящим, – сказала Кожаная лошадь. – А после того, что с тобой случается.