Неонилла Самухина - Когда любить нельзя…

– Ну, ну, не волнуйтесь так, – успокаивающим голосом произнес отец Кирилл. – В конце концов, они лишь стали заложниками своего любопытства. Любопытство, конечно, грех, но ведь не преступление… Зачем же так строго судить их? Мы тоже, наверняка, не без греха… Давайте, лучше, познакомимся с художником.

– Ну хорошо, я сейчас попрошу, чтобы его привели сюда, – нехотя сдался герр Майнкопф.

– Ну зачем же так унижать человека! – укоризненно посмотрев на него, снова возразил отец Кирилл. – Нужно уметь прощать людей… Мы и сами прекрасно можем к нему сходить.

– Гм, вам бы пастором быть, герр Филаретов!.. – крякнул герр Майнкопф, и в несогласии покачав головой, распахнул дверь, приглашая отца Кирилла следовать к месту «временного заключения» художника.

Отец Кирилл, выходя, бросил на Марию быстрый взгляд, и она, поспешив прикрыть рукой невольную улыбку, последовала за ним, решив, что им может пригодиться ее помощь переводчицы.

Войдя в комнату охраны, они увидели высокого худощавого мужчину, громко выкрикивающего что-то протестующим голосом охраннику, флегматично сидящему за столом.

Услышав стук двери, мужчина раздраженно повернулся, но, наткнувшись взглядом на автора книги, портрет которого он нелегально нарисовал, как-то сразу сник и даже отступил назад в некотором смущении.

Глаза герра Майнкопфа, что называется, метали молнии. Усевшись на стул верхом, он возмущенно воззрился на художника. Мария пристроилась рядом на соседнем стуле.

Отец Кирилл, внимательно посмотрел на художника, а затем подошел и протянул ему руку.

Тот недоверчиво попятился, потом медленно, словно ожидая подвоха, протянул ему свою.

Энергично пожав его руку, отец Кирилл сказал:

– Герр художник, простите, не знаю вашего имени…

– Карл Бехер, – буркнул тот.

– Герр Бехер, я хочу выразить восхищение вашим замечательным портретом, который вы сегодня с меня написали. Однако вы с ним попали, как бы это выразиться помягче, в некоторый просак…

– Думаю, он это уже понял, – проворчал герр Майнкопф, окатив художника презрительным взглядом. – И даром ему это не пройдет!

Не обращая внимания на сердитую реплику издателя, отец Кирилл продолжил:

– Я имею в виду не то, что вы его написали, нарушив договоренность, хотя это с вашей стороны, дорогой герр Бехер, не очень красиво, а то, что риск и все ваши усилия оказались напрасными. Позвольте, я вам объясню, присаживайтесь…

Почти насильно усадив недоумевающего художника на стул и сам сев рядом, отец Кирилл доверительно к нему наклонился:

– Дело в том, что вы поспешили! И если бы ваша газета завтра опубликовала этот портрет, она, вслед за вами, попала бы в очень неловкое положение… И не только потому, что уважаемый герр Майнкопф обязательно привлек бы вашу газету к ответственности за нарушение договоренности. Есть и еще одна причина… Вам бы следовало догадаться, что за издательским запретом изображений автора могут оказаться свои резоны… Но вы этого не учли, верно?

Художник молча пожал плечами, не понимая, к чему тот клонит.

– А резоны таковы, что Игнат Филаретов… – сделав паузу, отец Кирилл слегка понизил голос, – это не я…

Изумленный художник остолбенел, вытаращив на него глаза.

Следом за ним и герр Майнкопф озадаченно переглянулся с Марией.

– Да, да. У меня совсем другое имя… Но не это важно, а то, что Игнат Филаретов это только псевдоним настоящего автора. Так что, я бы даже выразился, что Игнат Филаретов вовсе не реальный мужчина. Но это мы хотели бы сделать нашим следующим рекламным ходом, и сейчас об этом никто не должен был знать… – помолчав, отец Кирилл добавил: – Однако мне так понравился сделанный вами портрет, что мне не хочется, чтобы вас, несомненно талантливого художника, руководство газеты потом обвинило, что вы их подвели, подсунув им не того человека… Поэтому я и выдаю вам наш секрет. Но вы должны помнить, что это конфиденциальная информация…

Художник, еще не оправившийся от изумления, озабоченно посмотрел на него, а потом робко поинтересовался:

– А кто же тогда настоящий автор?

Отец Кирилл молча повернулся к Марии и посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом.

Художник вслед за ним перевел на нее глаза, и, вдруг, осененный догадкой, просиял:

– Ах, вот оно что! Теперь понятно, почему вы не хотели вдаваться в подробности и развели такую секретность… – и, посмотрев на герра Майнкопфа, сидящего с невозмутимым лицом, восхищенно добавил: – Ну вы и хитрецы! А зачем вам это надо?