Ольга Славникова - Любовь в седьмом вагоне

– Ага, потащит он! На четвереньках! Железный конь! – раздались из толпы громкие женские голоса.

– А че! Могу! – не унимался Колесников. – Ептыть, это што за Петрович?! – изумился он вдруг, тыча грязным, как морковь, указательным пальцем в сторону украшавшей паровоз черноухой зверюги.

– Какой вам Петрович, это из мультфильма, – сердито поправила вытаращенного Колесникова семилетняя Валька Зашихина, у которой дома был почти исправный, только иногда заливавший передачу как бы розовой брагой, телевизор «Горизонт».

– Фекла Алексанна, да кто же наших в школу запишет? – крикнула жившая через улицу от Черепановых голосистая Верка Круглова, мать пятерых белобрысых, тощих, как комары, девчонок-погодков. – Там у самих классы переполнены! В интернат и то не берут!

– Я договорилась в РОНО! Записывать будут в пятнадцатую школу и в двадцать восьмую, – ответила Фекла, глядя на людей, чьи запрокинутые лица, освещенные ярким солнцем, казались ей сверху похожими на горящие электрические лампочки. – Только документы соберите! Если в печках еще не стопили.

На другое утро, не в восемь, конечно, а почти в половине десятого, паровоз сестер Черепановых отправился в первый рейс. В болтавшихся вагончиках, на тесных лавках, чинно сомкнувшись круглыми плечами и коленями, сидели поселковые женщины – с сумками на животах, в новых трикотажных китайских юбках и кофтах, тут и там попачканных непросохшей зеленой краской. Будущие школьники, тоже одетые в чистое и еще больше испятнанные зеленым, лезли к окнам, кричали, дудели, подражая сиплому паровозному свистку. По дороге чуть не произошло несчастья: острой березовой веткой, хлестнувшей в открытое окно, едва не вышибло глаз средней девчонке Кругловой. Оказалось, за годы, пока узкоколейка стояла заброшенной, кривые болотные березы и черемухи вырастили на пути состава целые лиственные сети, которые с грубым шумом волоклись по корпусу паровоза – так что в нескольких местах пришлось останавливаться и прорубать топором упругую массу. Зато на открытых местах паровоз разгонялся шибко: летел, как конская грива, белый дымок, сверкали между рыжих кочек водяные зеркальца, взмывали с низким свистом вспугнутые утки. Узкоколейка легко держала бойкий паровозик, настолько маленький, что наблюдателю со стороны могло показаться, будто суставчатый кулисный механизм, как железная нога, быстро-быстро крутит педаль трехколесного велосипеда.

С тех пор паровоз с двумя рябыми от захватанной краски, переполненными вагончиками каждое утро отправлялся в район. Возили школьников, всю дорогу дремавших в обнимку с твердыми новенькими ранцами; возили женщин на рынок, где они успешно торговали крупными налитыми овощами и возвращались довольные, с деньгами в потертых, угретых за пазухами портмонетах; возили в поликлинику вновь затеплившихся, зашевелившихся старух. Проторив дорогу в Райздрав, Фекла привезла в Медянку настоящего доктора – маленького лысого мужчину в смешных усах, словно сделанных, чтоб не пропадали, из выпавших волос, с глубокими морщинами на переносице, какие бывают от шнурков на старых, уже навсегда расшнурованных ботинках. Маленький доктор Андрей Николаич с обожанием глядел на рослую Феклу и после своей работы набивался в помощники, хотя совершенно ничего не смыслил в механизмах. Однажды, обнаружив на пустыре за бетонным забором самодельный паровозик, к поездкам присоединилась зычная, мелким золотым руном завитая книгоноша: библиотекарша с тридцатилетним стажем, она объезжала на старых и горбатых рейсовых автобусах ближайшие к райцентру рабочие поселки, а вот теперь увидала способ охватить еще немного контингента. Раз в неделю, по четвергам, библиотекарша приходила к поезду, таща по ухабам колесную тележку, набитую томами; в пути она все время читала, подбоченясь, раскрыв перед накрашенным лицом, будто двустворчатое зеркало, новенькую книжку, словно глядясь, гордясь и красуясь, спустив на кончик носа, рыхлого, как мокрый сахарок, мутноватые очки. К библиотекарше и ее томам повыходили, повыползали дряхлые бывшие учительницы, две отставные бухгалтерши, жена покойного главного инженера – все с младенческими беззубыми улыбками, еще живые. Тут же, у библиотечной сумки, оказались и девчонки Кругловы, девчонки и пацан Зашихины, долговязый, с прыщами как малиновое варенье, Гришка Зотов, просивший фантастику. Для книгоноши открыли старую библиотеку, где под серой байковой пылью сохранились только ящики со слипшимися каталожными карточками и вздутые стопки журнала «Звезда»; между делом кто-то неизвестный починил, подновив его свежими белыми плахами, библиотечное крыльцо.