Белва Плейн: Пожар страсти

– Нет. Но мы заслуживаем лучшего.

У Гиацинты подступил комок к горлу и на глаза навернулись слезы. Ей вспомнилась пословица: после коитуса человек грустит. Почему так происходит? Может, от страха, что подобный экстаз больше никогда не повторится?

Ощущение, подобное тому, что мы испытываем, слушая бессмертную музыку? Опасение, что этот июньский день уйдет навсегда? Или тревога связана с тем, что он не любит ее так, как любит она? Гиацинта крепко прижалась к Джеральду, и он заметил, что у нее влажные веки.

– Не знаю…

– Я просто дразнил тебя, притворяясь, что не верю в любовь с первого взгляда, – признался Джеральд.

– Скажи, что тебе нравится во мне.

– Я люблю твою серьезность, энергию, твой талант, голос, твою пылкость – все. Гиацинта, дорогая, ты напрасно беспокоишься.

– Мы должны быть абсолютно честны друг с другом.

– А разве это не так? Я что-то не понимаю тебя.

– Иногда я не решалась говорить… о некоторых вещах. Потому что их нелегко сказать. Мои родители хотели бы узнать тебя получше. Ведь мы часто с тобой встречаемся.

В полутьме улыбка Джеральда была не видна, однако Гиацинта догадалась о ней по его голосу. Она села, включила свет и озабоченно уставилась на него.

– Ты не рассердился?

– Конечно, нет! Они ведут себя так, как и подобает родителям. Родителям дочерей.

– По мнению отца, это здорово, что ты будешь врачом. Как химик и ученый, он ценит врачей. И кроме того, ты ему нравишься.

– Я это знаю. Как и то, что не нравлюсь твоей матери.

Гиацинта вспыхнула.

– Она… вообще-то говоря, мы не обсуждали с ней тебя. Мать не такая разговорчивая, как отец, поэтому она и я… То есть я не хочу сказать, что мы с ней не ладим. Просто мать очень положительная, а я довольно упряма и потому не всегда готова общаться…

Отойдя далеко от темы, Гиа говорила сбивчиво и неубедительно. Она замолчала, едва Джеральд коснулся ее руки.

– Ты просто тактично пытаешься предупредить меня, чтобы я не обижался, если встречу со стороны твоей матери не слишком теплый прием. Я это понимаю. И знал почти с самого начала, что она не слишком благоволит ко мне.

– Я не имела понятия об этом. Никогда не думала…

– Ты сказала, что мы должны быть честны друг с другом, верно?

– Да, но… что все-таки случилось? Что она сказала?

– Ничего. У нее очень выразительное лицо, и я обо всем догадался. Профессия врача обязывает разгадывать человеческие лица.

– Жаль. Ах, дорогой, мне так жаль! Францина не знает тебя, только и всего! Она первая признает, что была не права. В этом смысле мать справедлива.

– Если ты скажешь, что именно ей не по душе, я попытаюсь исправить положение.

Разве могла Гиацинта передать ему то, что сказала Францина? Не решаясь взглянуть на Джеральда, Гиацинта промолвила:

– Она считает, что ты не останешься со мной, поэтому я не должна полагаться на тебя.

– Какой вздор! Значит, мне придется опровергнуть ее утверждения.

– Ты не сердишься?

– Нет.

Это выяснение отношений, обидные подозрения были унизительны для них обоих. Она поступила безрассудно, заговорив об этом, и теперь пылала от стыда.

– Боже, Гиа, у тебя такой несчастный вид! Иди сюда и посмотри сама.

Они встали, обнаженные, перед большим зеркалом в ванной.

– Видишь, как портится твое симпатичное лицо, когда ты хмуришься?

– А оно действительно симпатичное?

– Ты отлично знаешь, что да.

Прямые каштановые волосы обрамляли правильное лицо с печальными глазами, большим гладким лбом и высокими скулами.

«Тебя очень украсил бы макияж, – говаривала Францина. – В твоем лице нет ничего неприятного, только не хватает яркости».

«Твое лицо выражает твой характер, – возражала Францине бабушка. – И тебе совсем ни к чему избыточный макияж», – многозначительно добавляла она, намекая на макияж невестки.

При этом воспоминании Гиацинта улыбнулась. «Как странно, – подумала она, – что временами я теряю уверенность в себе. А может, так бывает у всех, просто люди не говорят об этом и даже себе в том не признаются?»

«Держись всегда прямо, – говаривала Францина. – Такие высокие женщины, как ты, очень часто сутулятся. Следи, чтобы плечи у тебя были прямые, особенно если идешь рядом с мужчиной не слишком высокого роста».

Находясь рядом с Джеральдом, об этом не приходилось беспокоиться. Вот он стоит – великолепный экземпляр мужчины, на которого оборачиваются, и весь принадлежит ей.

– Ты дрожишь, – заметил он – Давай оденемся. Здесь холодно. И уже поздно, скоро полночь. Нам пора ехать. Прошу тебя, не тревожься ни о чем, в том числе о матери и обо мне. Улыбайся и положись на меня. Она оценит меня, и гораздо скорее, чем ты думаешь. Возможно, даже полюбит.