Ева Модиньяни - Крестная мать

Барт посмотрел ему прямо в глаза.

– Ты стопроцентно уверен? – снова засомневался главный.

– Держу пари на свою жизнь, карьеру, мужскую честь и мать: сестра Анна – это Нэнси Карр. Или, если тебе больше по вкусу, пятидесятилетняя Нэнси Пертиначе, депутат от демократов округа Куинс в конгрессе. – Марк был доволен и оживлен. – Это та самая женщина, которая собиралась стать мэром Нью-Йорка.

– Раз ты так уверен, то что же ты протираешь штаны здесь? – прогремел Барт. – Почему ты не летишь на этот проклятый мафиозный остров?! Имей в виду, мне нужна по-настоящему сенсационная статья, – наставлял он. – Я хочу знать о ней все. Как ей удалось в один прекрасный день бесследно исчезнуть? И почему богатая, красивая и волевая женщина скрылась из Манхэттена в монастырь Святой Катерины? Может быть, на нее снизошло божественное откровение на пути в Палермо? Но, вероятнее всего, за этим кроется какая-то загадка.

Марк Фосетт прождал четыре дня. На пятое утро, хотя Марк опять настроился на долгое ожидание, ему вдруг было разрешено переступить порог приемной монастыря, находившейся в крыле строгого затворничества. Марк ждал, прохаживаясь по галерее во внутреннем дворе.

Январский воздух был тепл и неподвижен, как в Нью-Йорке в погожий весенний день. Марк с удовольствием смотрел на безмятежное небо, на нежную зелень травы, на клумбу с красно-желтыми крошечными цветами. Интересно, подумал он, а как они называются?

Он услышал звук шагов и оглянулся. Пухленькая, круглая, как моток шерсти, монашка вышла ему навстречу. Улыбка и мягкая доброта, не сходившая с лица монахини, покорили Марка.

Монашка чуть заметным кивком пригласила его следовать за ней. У Марка было ощущение, что он совершает путешествие в прошлое. В этих древних стенах все дышало верой, и чем дольше он находился в этих стенах, тем дальше отступала суета мирской жизни.

Монашка довела его до массивной резной двери. Перед входом Марк на стене увидел табличку. На ней готическим шрифтом было написано: «Приемная». Он переступил порог и оказался в просторной прямоугольной зале. Ее известковые стены были ослепительной белизны, потолок темнел старинными деревянными балками. Здесь ощущался все тот же торжественный холод, что бывает обычно в соборах. От большого, облицованного серым мрамором камина тянуло теплом, в нем потрескивало толстое полено. Перед камином стояли два кресла в стиле ренессанс, так называемые «Савонарола». Монашка-проводница все так же молча указала на одно из них, улыбнулась на прощание и вышла.

Марк остался один в прозрачной тишине, перед ласковыми отблесками огня, его охватило невыразимое блаженство, заглушившее волнение последних дней. Неуверенность в том, что встреча состоится, окончательно не рассеялась, хотя несколько обнадеживала необыкновенная торжественная обстановка. Суровая настоятельница монастыря, с которой он говорил в первый день приезда, не отказала ему в свидании с сестрой Анной, но и не посулила ничего определенного.

Марк уже собирался поудобнее расположиться в кресле, когда за его спиной послышалось еле слышное шуршание, похожее на трепет крыльев бабочки. Марк обернулся – перед ним стояла она. Он открыл рот, но не смог ничего произнести. Прекрасная женщина в монашеском одеянии молча смотрела на него, в ее серых проницательных глазах сверкали золотистые искры.

– Синьора Карр? – наконец пробормотал он.

– Сестра Анна, – мягко, но настойчиво поправила она.

Он вздрогнул от звука ее голоса. Монахиня села в кресло перед камином и жестом пригласила последовать ее примеру. Она непринужденно закинула ногу на ногу – ткань снова легко зашуршала.

Марк угадывал под строгой одеждой стройное, гибкое тело, которым восхищался давно, точнее, десять лет назад, когда она была блестящей сорокалетней женщиной на вершине успеха. В то время многие мужчины, от самых влиятельных до самых неизвестных, в том числе и он, были готовы на все, лишь бы забраться к ней под одеяло. Но говорили, что она разделяет постель с единственным счастливцем – своим ничем не примечательным мужем. Марк с удивлением обнаружил, что и теперь, по прошествии стольких лет, она была для него все такой же желанной. Кровь бросилась ему в лицо и запульсировала в висках. Ее присутствие, эти неповторимые глаза с золотистыми искрами, легкий шелест одежды, источавшей нежный аромат лаванды и женского тела, возбуждали его, сводили с ума. Он несколько раз безуспешно пытался начать разговор.