Збигнев Ненацкий: Соблазнитель

Так я говорил своей дочери, пока она подрастала, ибо я знал, что она не очень красива и если хочет быть любимой, должна стать женственной. Но жена как будто никак не могла простить ей того, что она не так красива, как сама Барбара в молодости, и постоянно поглядывала на нее с недовольством, ругая и отчитывая девочку. Она предъявляла мне претензии за то, что я больше внимания уделяю воспитанию дочери, чем сына. Дочка ей отвечала тем же самым – была строптивой, непослушной, скрытной. Любой пустяк вырастал до масштабов огромного конфликта; мне приходилось их успокаивать, используя все свое дипломатическое искусство, чтобы не восстановить против себя ни одну из сторон.

Помню день, когда моя четырнадцатилетняя дочь удивительно робко вошла в мой кабинет и встала рядом пристыженная, словно сделала что-то плохое. «Отец, – шепнула она, – ты меня спрашивал об этом. И это случилось сегодня». Я обнял ее и посадил на колени, мою уже такую большую девочку, а она спрятала лицо на моем плече и расплакалась. «Это прекрасно, – сказал я, – с сегодняшнего дня я к тебе уже буду относиться иначе, и сейчас ты последний раз сидишь у меня на коленях. Ты перестала быть ребенком». А дочь заплакала еще горестнее, словно ей было жаль того, что она перестала быть ребенком, что я не буду ее больше целовать и сажать на колени. Но я не принимал близко к сердцу ее слезы, потому что женщины часто в таких случаях плачут. Вечером я попросил жену, чтобы она была с ней поласковее и не ругала ее, потому что в такие дни девочка имеет право быть немного более капризной и нервной. «Ах так, – проворчала жена, – значит, она сначала тебе, а не мне, рассказала о случившемся. Считаю, что она бесстыдница». В этот момент жена показалась мне довольно мелочной и глупой бабенкой.

Вскоре в нашем доме дошло до ссоры между Барбарой и Уршулой. Причиной стали какие-то рубашки, которые Уршула развесила в кухне на веревке, где обычно сушились кухонные полотенца.

«В этом доме распоряжается только одна женщина, – кричала жена. – Я! Слышишь, Уршула? Я, только я, понимаешь? Никто, кроме меня, не имеет права хозяйничать в кухне. Свои трусы, рубашки, колготки можешь развешивать на чердаке. Хозяйничать будешь на своей кухне».

Уршула прибежала ко мне, рыдая. «Мать меня ненавидит! – кричала она. – Она ревнует к своей кухне, к тебе, потому что считает, будто бы я у нее тебя отнимаю».

Я пришел в ужас. Чувствовал, что, если я сделаю неверный шаг, произойдет катастрофа. Я неожиданно понял, что передо мной открылась неизвестная мне сторона характера жены. Я раздражал Барбару своим внимательным отношением к дочери, тем, что пробуждал в ней и подчеркивал ее женственность за счет жены, которая хотела быть единственной и неповторимой женщиной в моей жизни.

Я посадил Уршулу в свое кресло. Какое-то время я ходил по комнате, а потом попытался сформулировать то, о чем думал: «Вспомни, я всегда становился на твою сторону, я тебя любил, люблю и буду любить. Чаще всего в душе я признавал твою правоту, хотя, может быть, не всегда говорил об этом. Но сейчас права она. В этом доме может хозяйничать только одна женщина, поскольку в моей жизни существует только одна женщина. Она. Не пытайся ни в чем ограничить права матери, ведь она сейчас в таком возрасте, в котором женщина все больше и больше думает о старости и очень боится за свою женственность. Ты не права, считая, что она тебя ненавидит. Она тебя любит как свою дочь, но подозрительно относится к твоей юной привлекательности. Она похожа на человека, который боится, что потеряет должность, небольшую должность в своей кухне и в своих владениях. Не пытайся соперничать. Будь только дочерью и убедишься, что она станет для тебя матерью. Не хозяйничай в доме, спрашивай ее, советуйся с ней».

«Мать меня обидела, она должна передо мной извиниться», – упрямилась Уршула.

«О нет, – заявил я твердо, – если бы я ее заставил это сделать, то признал бы в тебе другую женщину, ибо только женщины, если они обижают одна другую, должны просить друг у друга прощения. Я могу принять только одну версию: мать накричала на свою дочь за непорядок в кухне. Тут не будет никаких извинений, потому что здесь у нас не салон, не встреча за чашечкой кофе, а семейный дом. Тебе придется проглотить то, что сказала мать, и в следующий раз не спорь с ней».

«Выходит, это мне надо у нее просить прощения?» – пыталась иронизировать Уршула.

«Никто не извиняется перед матерью за то, что она отчитала ребенка, но и от нее не требуют извинений».