Збигнев Ненацкий: Соблазнитель

И Петр становится грустным, потому что я опять не хочу писать сценарий. Он садится на лошадь и едет в Дом творчества, а потом вертолетом возвращается в Варшаву.

А я – поскольку моя жена отсутствует, потому что ей снова пришлось где-то заночевать, – иду с визитом к лесничему, чтобы поговорить об экзистенциализме, или в дом агронома, чтобы пофлиртовать с его женой, это довольно красивая молодая женщина, по профессии учительница. Если ее муж дома, мы говорим о том о сем, а Зося заваривает специально приготовленный для меня чай пяти сортов, потому что именно такой я люблю, и смотрит на меня с нежностью. То же самое происходит тогда, когда ее мужа нет дома, только я в таких случаях говорю что-нибудь вроде: «А вы знаете, пани Зося, что лесничий вот-вот собирается привезти на пастбище в 138-м участке свежее и ароматное сено для оленей и серн?». И тогда пани Зося опускает глаза, на ее щеках появляется румянец. Она долго молчит, потом наконец отвечает: «Ах, не надо так спешить, хорошо?». Я с пониманием киваю головой: «Я даже сказал бы, что спешка нам вовсе ни к чему». Ей все еще кажется, что она снова сможет полюбить своего мужа, а я совершенно в этом не уверен. Раньше или позже мы встретимся на пастбище, хотя ее мужу двадцать пять, а мне сорок пять лет. Ибо нельзя второй раз полюбить мужчину, которого в семнадцать лет одарили большой и романтической любовью и который после свадьбы оказался ничтожным эгоистом. И так же сильно, как этого человека любили, его стали ненавидеть. Агроном Адам считает, что женщину завоевывают лишь один раз в жизни, а потом просто берут ее в жены и живут с ней. Агроном Адам оплодотворил свою семнадцатилетнюю жену в первую же брачную ночь, после чего сказал: «Раз ты хотела иметь ребенка, так ты им и занимайся, а я этого не люблю». Агроном Адам еще трижды оплодотворил свою жену, но поскольку трудно одновременно воспитывать детей, преподавать в школе и продолжать заочно учиться в институте, его жене пришлось уже трижды делать аборты. Когда у Зоси наступает период овуляции, она ложится спать в другой комнате, но и это не помогает, потому что муж берет ее силой. Зося дрожит перед каждым половым актом и говорит ему об этом, но он отвечает: «Так живут все женщины, впрочем, если хочешь, можешь скоблиться, ведь это не так уж и больно». В то же время агроном боится сесть в кресло у зубного врача, хотя у самого почти все зубы гнилые. Когда я ему говорю, что с такими зубами он вряд ли может понравиться какой-нибудь женщине, агроном отвечает, что ему это безразлично, поскольку он не собирается изменять своей жене. Когда Зося высказывает ему свои претензии, он удивляется: «Что тебе надо? Я не пью, не курю, не бегаю за девками. Ты где еще найдешь такого мужа?». И действительно, очень мало мужчин, которые не пьют, не курят, не бегают за юбками. Он даже при мне часто шепчет ей: «Ах, как я тебя сильно люблю. Ты мое единственное счастье». Но в такие моменты она отстраняется от него и стискивает зубы. Я заметил, что стиснутые зубы и злое выражение лица появляется у нее все чаще и чаще. Вот почему я знаю, что момент, когда мы встретимся на пахнущем сеном пастбище на 138-м участке, уже очень близок. Но, естественно, нам не следует торопиться.

Теперь стоит еще вспомнить о Розалии, которой двадцать восемь лет, она разведена, живет с пятилетней дочкой и работает зоотехником километрах в пяти от моего дома на конном заводе, где выращивают жеребцов. О Розалии мужчины говорят: «Это шлюха», а женщины рассказывают, что она спала с директором конного завода, со всеми инженерами, зоотехниками, конюхами и ветеринарами. По их утверждению, каждый, на ком надеты штаны, является потенциальной жертвой Розалии. Она красива, высока, худа, со смуглым лицом, черными глазами и длинными вьющимися волосами цыганки.

У Розалии есть любимый жеребец по имени Марс, на котором она почти каждый день ездит по полевым и лесным дорогам в высоких сапогах и плотно облегающих ее бедра брюках – всегда с непокрытой головой. Возможно, она знает, в котором часу и по какой дороге я гуляю по лесу, потому что иногда, но если честно, не так уж часто, я слышу на лесной тропинке топот копыт ее коня. «Добрый день пану», – говорит она мне с высоты седла, придерживая поводья. «Добрый день пани», – отвечаю я вежливо. Обычно мы довольно долго стоим на тропинке, она на лошади, я рядом с суковатой палкой в руке. Потом Розалия что-то говорит о погоде, некоторое время мы разговариваем о пустяках, и она уезжает, одаряя меня милой улыбкой. В последний раз Розалия спросила, почему я не езжу на лошади. «Вы прекрасно выглядели бы в седле, как герой фильмов о Диком Западе». – «Все это прекрасно, пани Розалия. Но вы, вероятно, не знаете, что многие из этих великолепных кавалеристов и сыновей Дикого Запада, шерифов и метких стрелков, как правило, в действительности имели большие проблемы с женщинами. В седле у мужчин легко травмируются яички. Я вам тоже советую ездить боком, по примеру древних амазонок».