Пат Бут - Палм-бич

Кристи притянула его к себе, крепко прижалась к нему, чувствуя, как слезы брата ручьем льются по ее загорелой руке.

– Все уже прошло, Скотти. Все кончилось. Ты сделал это, потому что сам был чем-то больно ранен. Я это знаю. Я прощаю тебя. Слушай же. Я прощаю тебя.

Она подняла лицо брата навстречу своему и заставила его улыбнуться, ободряя его своей собственной улыбкой. Надо было еще кое-что сказать. Она должна была сказать все до конца. Надо было все прояснить – отбросить все осколки и тяжесть прошлого. С призраком можно справиться, только если прямо смотреть ему в глаза.

– Мне кажется, я знала все уже с самого начала. Когда мы встретились на пляже. Все произошло так сразу. И так невероятно естественно. Все чувства смешались, но они были такими яркими. Может быть, они просто были сильными. Хорошо, теперь мы знаем, в чем тут дело, но мне как-то было все это известно и раньше. Когда ты овладел мною. Как раз перед этим… я вдруг почувствовала, что мы совершаем нечто ужасное. Прекрасное, и в то же время ужасное. Какая-то частица во мне не хотела этого… но это уже не имело значения. А знаешь что? Я даже не жалею об этом. Я буду это помнить. Ничего лучшего в моей жизни пока не было. Мне этого очень хотелось, потому что я люблю тебя, Скотт. И сейчас я по-прежнему люблю тебя. Вот сейчас.

Ты слышишь?

Она повернула к себе залитое слезами лицо и принялась стирать слезы пальцами, наблюдая, как оно смягчается под снимающим боль воздействием ее слов.

– Но я был так жесток… так недобр к тебе, Кристи.

Как же ты можешь такое простить.

– Это ты был жертвой, Скотт, не я. Я была просто прохожей, ниспосланной Судьбой. Вся эта ненависть. Кто-то ведь должен был попасть в ее пламя. Это же поразительно, твоя мать – и мои мать и отец. Почему ей так сильно хотелось причинить им боль? И почему она не любила тебя? Я не могу этого понять. Все это не укладывается в моей голове.

– Это действительно не укладывается в голове, Кристи. И, боюсь, ты знаешь только часть правды. – Скотт сел и взял сестру за руку. – Я все еще не знаю, верить этому или нет, но Уилли Уиллис сказал мне, что моя мать и твой отец – тоже наполовину брат и сестра.

– Что?! – На лице Кристи в равной мере отразились и изумление, и недоверие. «Если Скотт способен в такое время шутить, значит, он уже отчасти пришел в себя, хотя чувство юмора у него довольно жуткое».

– Я знаю, это звучит безумно. Прямо-таки абсолютное помешательство. Во всяком случае, он сказал, что моя бабушка служила в доме твоего дедушки. У них был роман, и мама – их ребенок. Вот что он сказал. Даже мама не знала этого. Никто не знал. Если это правда, то моя мама и твой папа – это наше зеркальное отражение. История повторяется.

– А не мог ли он этого выдумать? Чтобы за что-нибудь причинить тебе боль?

– Думаю, это возможно. Кажется, все что угодно возможно. Но я знаю, что он прав в отношении нас. Я хочу сказать, мы и похожи, как два экземпляра одного фотоснимка.

Словно солнце, пробившееся сквозь мрачные тучи, комнату заполнил смех. Наконец они были заодно, объединенные общим заговором против жизни, шулерами, передергивающими карты.

Это было верно. Они выглядели даже не просто как брат и сестра, их можно было принять за двойняшек.

– Но как нам это объяснить? Думаю, нам надо знать наверняка. О них, я хочу сказать… не о нас. Мне хочется, чтобы мы были братом и сестрой, даже если это не так.

– Одному Богу известно, как все это выяснить. Да какая разница? Может быть, лучше оставить их в покое. В конце концов, у обоих жизнь и так разбита. Может, и лучше, если они не будут знать.

– Ты прав, Скотт. Гораздо лучше похоронить это все… если есть что хоронить. Господи, это поразительно! Вся эта злоба, когда кровь просит любви, а не войны. Какая невероятная потеря!

– Что же нам делать теперь? – Скотт, похоже, обо всем забыл, не осталось и следа прежних эмоций. Если он что-либо и чувствовал сейчас, то вряд ли знал, что именно.

– Все просто, – весело ответила Кристи. – Мы едем домой.

Лайза Блэсс снова ощущала себя ребенком. Неуверенным и взволнованным, всматривающимся в ставший опять огромным мир. Уже в сотый раз она с нетерпением поглядывала на словно застывшие на месте стрелки часов «Пьяже». Время сегодня ползло, как улитка.

Проблемой сегодня было, что надеть. Что думать – тоже было проблемой. Через несколько минут будет проблемой, как себя вести.

Судьба превзошла сама себя в роли Волшебницы.

Поддерживаемая Мэгги в своем направлении начать все заново, Лайза уже тянулась к телефону, когда он зазвонил. В голосе Бобба Стэнсфилда звучали вопросительные ноты, тон был неуверенным, колеблющимся, но это был его голос. Несколько раз он запнулся, пытаясь сказать ей то, что она и сама уже собиралась произнести, и сердце Лайзы вернулось к тем временам, когда жизнь еще была жива, когда еще не замер смех.