Пат Бут - Палм-бич

Джо Энн услышала стон у себя над головой – партнерша разрешала ей двинуться дальше. Какую-то божественную секунду она колебалась, стремясь насладиться каплей предчувствия наслаждений. Потом наклонилась вперед.

Джо Энн не слышала, как открылась дверь. Едва губы ее нежно притронулись к розовым губкам, она сразу ощутила панический страх. За прикосновением рта к скользкой влажности последовал яростный окрик:

– Негодная девчонка! Что ты делаешь? Что ты делаешь, негодная?

Резкий, со всего размаха удар попал Джо Энн в левую часть лица. Такой сильный, что у нее искры посыпались из глаз, а в ушах зазвенело. Она отлетела в сторону и врезалась в спинку кровати.

Ее едва не состоявшаяся любовница, скованная спущенными розовыми трусиками, замерла неподвижно, ее недавно красивое лицо исказила гримаса животного ужаса. В дверях громадой возвышались сто девяносто фунтов мускулистой чернокожей ненависти, с отвращением в глазах и нацеленным на убийство сердцем.

– Клайв, я не хотела ничего плохого. Клайв… Каким-то образом и девушка, и женщина, обе поняли, что если Клайва заставить заговорить, то все уладится. Однако Клайв уже все сказал. Он видел нечто для себя ужасное, и пустота его безумных, одурманенных наркотиками глаз кричала, что он считает это предательством со стороны его девушки. Она предала его. Не с мужиками, они не в счет. Они приносят деньги. Его деньги. Но с белой шлюхой! С какой-то белой дрянью. С дешевой белой потаскухой. С какой-то никудышней извращенкой.

Нож с выдвижным лезвием уже блеснул в его руке. «Боже правый! Это же сутенер. Тот, которого зовут Клайв». В его бешеных, остекленевших глазах Джо Энн прочла, что сейчас произойдет. Он причинит ей боль. Возмездие настигнет ее. В конце концов пришла расплата за все эти долгие, долгие годы. Она видела только боль, боль и ее жуткие, непоправимые последствия. Она будет изуродована. Прислонившись к ножке кровати, она наблюдала за участниками драмы. Их было трое, включая ее, встретившихся на краткий миг на подмостках.

Она была в буквальном смысле слова вне себя, горящая от вожделения, растворенная во времени и пространстве, неприкрытым ужасом. Как предотвратить то, что должно случиться? Одно разумное слово, точный жест – и этот кошмарный спектакль прекратится. Она откинется на кровати и будет смеяться, страх испарится, все успокоятся, а происходящее сведется к шутке. И правда, все очень смешно. Страшно, но смешно. Но, позволяя себе на что-то надеяться, Джо Энн одновременно знала, что надежда эта безосновательна. Рожденной жаждой жизни, надежде этой суждено было погибнуть в пустыне смерти.

Клайв шагнул к ней, приставил нож к животу, собрав в складки тончайший шелк ее блузки; исходившая от него ярость волной накатилась на Джо Энн.

Она пошевелила шершавым, пересохшим языком, пытаясь протестовать.

– Нет, – прошептала Джо Энн.

– Да, – был ответ.

Джо Энн набралась смелости и взглянула вниз на стиснутые пальцы. Она увидела, как напряглись мышцы его сильной руки, и внутри у нее похолодело. По позвоночнику вверх и вниз пробежали ледяные пальцы смерти. Джо Энн замерла, словно неподвижность могла принести ей спасение.

Как ягненок, предназначенный для заклания, она посмотрела в глаза человека, державшего нож. В них был холод зимних снегов и мертвенная темень ночного леса. В это мгновение бытия между ними возникла общность, близость обреченных, чьи души соприкоснулись у края пропасти.

Напрасно Джо Энн пыталась найти отклик в его пустых глазах. Они ничего не выражали. Там, внутри, ничего не было.

В ее смятенном сознании одна безумная мысль наталкивалась на другую, мысли нагромождались друг на друга в поисках выхода. Эти мысли были словно обрывки, куски чего-то целого, и, сложив эту головоломку, она могла спасти свою жизнь. Улицы Нью-Йорка, гонка и борьба, головы сильных этого мира у нее на коленях.

Голова бедного Питера в кровавом облаке, жена сенатора, такая спокойная и элегантная у трибуны. Простая еда и еда изысканная, дешевые и дорогие трюки – и всегда, везде звучит этот музыкальный фон, вкрадчивое пение струн секса, тех самых, что звучали несколько минут назад.

Ей, надо сказать, повезло, что все ее мысли перепутались. В благословенной дымке нереальности она и не почувствует боли. От этого все-таки легче. Боль придет потом. Но для приличия ей все же следовало бы закричать. В подобной ситуации любой порядочный человек поступил бы именно так.