Пат Бут - Палм-бич

Трое дочерей Стэнсфилда, почуяв начало многообещающего семейного спора, как всегда, встали на сторону своего харизматического отца. Обычно эта команда побеждала, по крайней мере в политических вопросах. В разговор вмешалась Банни Стэнсфилд, девятнадцатилетняя студентка подготовительного юридического колледжа.

– Избиратели ни за что не предпочтут католика вице-президенту Эйзенхауэра. Кстати, нам он не кажется таким уж привлекательным. Нам кажется, что он зануда. Банни Стэнсфилд обычно говорила от имени остальных девочек, и все трое всегда предпочитали голосовать блоком.

Это был способ выживания в среде Стэнсфилдов, где доминировали мужчины.

Фред Стэнсфилд расцвел, одобряя своих трех бесцветных дочерей. Сидящий в нем политик был натаскан принимать поддержку, от кого бы она ни исходила.

– Конечно же, ты права, Луиза. Сразу видно, что тебя чему-то учат в Шорлотсвилле.

Он отказывался называть детей их уменьшительными именами.

Кэролайн Стэнсфилд задумчиво смотрела на старинный стол. Во многом, подумала она, это сверкающее дерево выглядит более постоянным, более внушительным, чем весь клан Стэнсфилдов, собравшийся вместе. То же относилось и к Брауну, древнему, но безупречно вышколенному англичанину-дворецкому, который бесполезно суетился у огромного сервировочного стола возле стены. По какой-то причине, уже давно забытой, он традиционно разливал горячий кенийский кофе. Проделывал он это трясущейся, неверноной рукой, внося элемент опасности в семейный завтрак. Остальное – кеджери, ветчину и яйца на серебряном подносе, кукурузные хлопья «Келлогг» – все накладывали себе сами. Кэролайн любила завтраки больше всего. Это было единственное время, когда гарантировалось присутствие всех – нечто вроде неофициальной встречи, во время которой можно обсудить семейные дела.

– Уверена, что ты прав, дорогой. Ты обычно бываешь прав.

Кэролайн признала поражение; Фреду понадобится эта победа, чтобы пережить последующий маленький удар.

Фред Стэнсфилд просиял, глядя через стол на супругу. Он засунул в рот большой ломоть поджаренного хлеба и удовлетворенно откинулся на стуле. Намечается еще один удачный день. Кое-какие письма с секретарем. Гольф в клубе, после чего – обильный ленч. А потом, ближе к вечеру, может быть, повторение сладостного общения с Мэри Эллен. Сенатор лениво отодвинул тарелку из лиможского фарфора, не съев и половины ее содержимого. Надо следить за талией. Хотя бы ради этой хорошенькой горничной.

Боюсь, мне пришлось отказать Мэри Эллен, – безмятежно проговорила Кэролайн Стэнсфилд, ни к кому конкретно не обращаясь.

Она обвела взглядом сидящих за столом, желая увидеть реакцию на свою новость.

Бобби низко склонил голову, похоже, чрезвычайно заинтересованный толстой льняной салфеткой, которую видел каждый день в течение всей своей жизни. Он почувствовал, как к его щекам приливает краска.

– А, – произнес сенатор.

Впервые за много лет он полностью утратил дар речи.

Девочки были едины в своем одобрении. Исключительно привлекательная Мэри Эллен давно стояла у них поперек горла.

Джо, самый младший сын, остался совершенно равнодушен. Девяти лет было несколько маловато, чтобы оценить по достоинству Мэри Эллен. Заговорил только двенадцатилетний Том. Он не был слишком мал.

– О, мама, почему? По-моему, она была очень славная.

– О да, она была довольно славненькая. Уверена, что мы все это заметили, не правда ли, Фред? Дело в том, что как раз в последнее время Мэри Эллен несколько пренебрегала своими обязанностями, поэтому мне пришлось отказать ей.

Говорила она это, как бы предлагая проблему для обсуждения, однако никто из присутствующих за столом, включая мужа, не посмел усомниться в компетентности Кэролайн Стэнсфилд. Мэри Эллен была навсегда исключена из их мира.

Последние несколько дней были для Мэри Эллен адом на земле, но теперь, когда сырой жар влажного лета во Флориде уступил сухой свежести зимы, казалось, появилась новая надежда. Помогло возбуждение, которое принесли выборы. Не ложились спать ночи напролет, пока бушевала могучая избирательная битва. В четверть восьмого вечера, когда компьютер компании Си-би-эс предрек победу Никсона, а Томми и отец Мэри Эллен погрузились в глубину отчаяния, сама Мэри Эллен болела за республиканцев. Но, как это ни странно, когда часом позже прогноз был уточнен в пользу Кеннеди с 51 процентом голосов избирателей, Мэри Эллен поймала себя на том, что разделяем радость победивших. Кеннеди, конечно, жили «там», однако «те» их ненавидели. Одна мысль о том, что их сосед оказался в Белом доме, приведет Стэнсфилдов в отчаяние, и, как это ни парадоксально, Мэри Эллен обнаружила, что ей хочется именно того, чего они больше всего боялись. Они просидели всю ночь, опустошая упаковки с пивом и ликуя по поводу побед демократов до пяти сорока пяти утра, когда Джон Фицджеральд Кеннеди оказался первым в Мичигане. Забрезжил рассвет нового дня, и в то время, когда Уэст-Палм переживал похмелье, а черные сходили с ума от надежд, вызванных обещаниями президента, Мэри Эллен воспряла духом.