– Знаете ли, я учился в школе вместе с вашим дедушкой, Артуром Темплтоном, но, разумеется, он умер задолго до вашего рождения… – Он открыл большой коричневый конверт и осторожно выложил на стол несколько ключей. Каждый был снабжен тщательно написанной биркой. – Полагаю, вы захотите поехать и взглянуть на дом. По сути дела, хотя завещание еще не прошло апробацию, нет никаких препятствий тому, чтобы вступить во владение.
– Вступить во владение? Вы хотите сказать, остаться там?
– Да. – Он просмотрел какие-то бумаги. – Ни воду, ни электричество не отключали, и мы попросили миссис Доран дважды в неделю делать в доме уборку. Она с удовольствием будет приходить ежедневно и готовить вам, если вы пожелаете.
– О, я еще не знаю…
Сама мысль о том, что кто-то будет на меня работать, показалась мне странной. Очевидно, он заметил мое удивление, потому что внимательно взглянул на меня и сказал:
– Не хотите ли поведать мне о своих намерениях, с коими вы сегодня утром отправлялись в путь?
Я сообразила, что удивила его. Скорее всего, ему редко приходилось иметь дело со столь робкими наследницами.
– Ну… – поколебалась я, – навестить вас… обговорить все… возможно, переночевать в гостинице в Ньюкасле…
– Лишь переночевать?
Я покраснела, заметив взгляд, брошенный на мой кейс и дорожную сумку. Для одного дня я взяла с собой многовато вещей.
– Может быть, пробыть здесь дня два-три. Я ведь не знала, возможно, вы снова захотите увидеть меня завтра…
– Нет, не завтра, не так скоро… Скажите, неужели вам не любопытно? Разве вы не хотите взглянуть на дом?
– Почему же, хочу…
В тот момент я осознала, что именно это и собиралась сделать. Джози сказала мне, что я по меньшей мере должна съездить в Дюн-Хаус, чтобы решить, отказываться от него или нет, и я с ней согласилась. Но сейчас я была вынуждена признаться самой себе, что было тут и нечто большее.
Внезапно я поняла, зачем приехала сюда, на север. Мне хотелось узнать историю семьи, докопаться до корней, так сказать. За все счастливые годы жизни с отцом в снятых внаем квартирах я ни разу не поинтересовалась своими родственниками.
Я знала, что сам он сирота и что моя мама умерла, когда мне было семь лет. Я знала, что у меня есть бабушка со стороны матери, потому что она на каждый день рождения присылала мне поздравительную открытку и небольшой подарок. Отец всегда заставлял меня написать благодарственный ответ, но никогда не добавлял ничего от себя.
Когда мне исполнилось двенадцать, я спросила отца, почему я никогда не навещаю бабушку, как другие дети, и он испытующе посмотрел на меня. Как ни молода я была, мне показалось, что ему хотелось бы знать, насколько невинен мой вопрос. Видно, ему сразу стало ясно, что мною движет лишь естественное детское любопытство, потому что он ответил просто:
– Потому что она меня ненавидит. Как и все остальные. Меня там никто не ждет.
Я непонимающе уставилась на него. Как может кто-то ненавидеть моего папу? Я хотела попросить объяснений, но заметила в его серых глазах такую боль, что вместо этого обняла его.
– Ну тогда я ее тоже ненавижу!
Он промолчал. Прижал меня к себе, и я поняла, что отец плачет.
Одна мысль, что кто-то может даже просто не любить моего отца, казалась мне невероятной. Он был добрейшим из людей, и мы с ним жили хоть и несколько суматошно, но счастливо. Он работал в разных конторах клерком, получал немного, но у нас всегда было достаточно еды и пристойной одежды.
И вот оказывается, что есть люди, ненавидящие его. Я решила тогда, что не желаю иметь с ними ничего общего, и после этого мои благодарственные письма бабушке стали такими короткими, что это граничило с грубостью.
Очень скоро мое любопытство по ее поводу угасло. Странно, но тогда мне не приходило в голову, что мне следовало узнать и о своей матери. Мой отец никогда о ней не рассказывал. Может быть, ждал, когда я сама спрошу? Только много позднее я поняла, что мы с ним заключили негласный договор молчания. Не вспоминать – значило не переживать и не мучиться.
После его смерти мне пришлось разобраться с его вещами. У меня появилось странное ощущение, что кто-то уже занимался этим, причем совсем недавно. Возможно, отец, зная, что умирает, сам привел свои дела в порядок. Все фотографии были аккуратно разложены по альбомам, но среди них я нашла лишь одну, относящуюся к первым семи годам моей жизни. Я ее сохранила.
Моя бабушка никогда не присылала мне рождественских поздравительных открыток. Рождество – семейный праздник, а я скоро поняла, что она и мы с отцом не были одной семьей. Когда мне исполнилось двадцать два года, я не получила от бабушки ни открытки, ни подарка. Вскоре пришло письмо от ее поверенных, и я поняла, что в мой день рождения она, верно, была уже мертва и похоронена…
Читать дальше