Уильям Голдмен: Дело в том, что...

Миссис Роуэн поспешила за ним, спрашивая:

– Скажите мне, куда мы идем?

– Он не capisco, – сказала Лайла матери.

– Эймос, скажи мне.

– Я не знаю.

Гондольер шел впереди, они едва за ним успевали, без конца поворачивая, протискиваясь по узеньким улочкам.

Эймос прихрамывал позади всех, вспоминая, как однажды слышал рассказ старого шотландца о своей стране лосося, где он родился: «Это дикое место, и если вы там заблудитесь, то просто умрете». Эймос прибавил шаг, стараясь держаться поближе к Лайле, вдруг пришла мысль, что если гондольер, хотя и вполне еще молодой человек, вдруг свалится в одном из узких переулков с сердечным приступом, Эймосу придется самому искать обратный путь к гондоле, потом к Гранд-каналу и… опять его настигало сумасшествие! Оно свело на нет его брак, превращая в пытку… Теперь ему отчаянно хотелось помассировать кулаком поясницу, однако перевешивало еще большее желание сыграть на коленных чашечках, но это было невозможно, только если взять и лечь на землю… Гондольер остановился, указывая вперед.

Они прибыли на место.

Эймос озирался вокруг, испытывая разочарование. Не на что было смотреть. Несколько уродливых старых зданий вокруг уродливой площади. Пустой площади, если не считать нескольких уродливого вида людей, еле различимых в темноте.

Лайла сделала знак гондольеру, чтобы тот подождал, и рука об руку с матерью зашагала вперед. Эймос молча последовал за ними, и когда они остановились в самом центре площади, тоже остановился. Отпустив руку матери, Лайла широко раскинула руки и закружилась на месте – блондинка в лунном свете.

– Ну? – произнесла она.

– Здесь замечательно, – сказала миссис Роуэн.

Лайла резко остановилась:

– Но ведь тебе не нравится.

– Я же сказала – очень нравится.

– Но ты не думаешь так, мама. Я знаю, когда ты разочарована.

– Я не разочарована.

– Тогда дай мне услышать немного восторга в твоем голосе.

Эймос отошел на шаг, молча за ними наблюдая.

– Здесь красиво, Лайла.

– Ты так не думаешь.

– Да нет же. Я думаю, что это одно из красивейших мест в Венеции. Но что это за место, Лайла?

– Красивее, чем Сан-Марко?

– Красивее.

– Чем Гранд-канал?

– Еще бы! Но…

– Ты лжешь. Ты просто не хочешь меня расстраивать.

– Лайла, да что с тобой? Мне нравится здесь. Я же сказала: это великолепное место.

– Еще.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что хочу тебе верить. Хочу знать, что ты говоришь правду.

– Что еще? Великолепное, красивое, замечательное, удивительное…

– Но слишком удивительное, – оборвала Лайла, – странное?

– О, немного странное, но то, что надо. Что за непонятное поведение! Где мы, Лайла?

– Это и есть мой сюрприз.

– Я знаю, дорогая. Но как ты разыскала его?

– Это было легко. В любом справочнике на букву «Г», мама.

Миссис Роуэн с недоумением покачала головой, глядя на дочь.

Лайла начала смеяться.

Миссис Роуэн повернулась к Эймосу:

– Скажи ты, Эймос.

Эймос молчал.

Миссис Роуэн повернулась к дочери:

– Прекрати глупый смех. – И снова Эймосу: – Да в чем дело, Эймос? Где мы?

Эймос молчал.

– Скажи ей, – сказала Лайла. Эймос произнес слово.

Миссис Роуэн повторила слово вслед за ним и начала оглядываться вокруг, глядя на темные строения. Лайла засмеялась громче.

– Я не понимаю, – миссис Роуэн продолжала озираться, – я сбита с толку. Ты привезла меня в гетто, Лайла. Прекрасно. Теперь скажи, почему. Я что, должна превратиться в тыкву?

Лайла продолжала хохотать, и миссис Роуэн опять обратилась к Эймосу: – Ладно, говори. Я не понимаю этой шутки. Вероятно, от меня ждали, что я оценю юмор. Объясни, Эймос, это явно в твоем духе. Это должно было мне причинить боль? Свести с ума? Этого не произошло, если хочешь знать.

Молчание.

– Это не стоило твоих усилий, а теперь говори, я требую, Эймос!

Ни слова от Эймоса.

– Ну знаешь ли, Лайла. Я очень разочарована в тебе, почему ты позволяешь Эймосу так дурно влиять на тебя. – Она пошла прочь, но остановилась, голос сорвался, в нем появились визгливые ноты.

– Ты всегда считаешь свои шутки смешными, правда? Такие, как ты, всегда так поступают. Ты ведь великолепный артист, и все, что ты делаешь, талантливо, и мы должны быть счастливы, все без исключения, что ты освещаешь наши дни своим присутствием. Но я тебе скажу кое-что. Скажу, что ты…

– Поцелуйте меня в еврейскую задницу, – сказал Эймос.

Тишина.

– Только в левую половинку, – продолжал он.