Елена Гайворонская - Давай попробуем вместе

Человеческий муравейник рассыпается в разные стороны. Теперь – это паника. Люди бегут, давя друг друга.

– Дерьмо! – орет Кирилл. – Вы все – тупое стадо, достойное своих пастухов! Потому и живем в таком дерьме! Ненавижу! Вы все сдохнете, сдохнете!

Я бью его пепельницей по затылку, вырываю снайперку. Он падает в кресло, продолжая выкрикивать ругательства, безумно вращая глазами, брызгая слюной. Внизу раздается истошный вой милицейских сирен. Люди показывают на наше окно.

– Что теперь делать-то? – ору я. – Куда это?!

Снайперка пляшет в моих руках.

– Глупые твари… – не обращая на меня ни малейшего внимания, продолжает проповедь Кирилл. – Вас ведут на бойню, а вы радуетесь этому, хлопаете в ладоши и распеваете гимны… Вот она, ваша свобода…

– Заткнись! – прошу я. – Помоги мне, это нужно спрятать!

В дверь звонят. Сперва коротко, затем сильнее.

Кирилл вздрагивает, замолкает, взгляд его становится более осмысленным. Он тянется к бару, достает новую бутылку и, распечатав, отхлебывает из горлышка. И я в ужасе понимаю: мой друг спятил. Окончательно и бесповоротно.

Я стаскиваю рубашку, затираю отпечатки, мечусь по всей квартире в поисках места, куда можно засунуть эту штуковину. Наконец, решаю выбросить ее в окно, выходящее на другую сторону. Лучше бы я пошел в «Макдо-налдс»! Я обожаю «Макдоналдс»! Я тяну раму, она не поддается. Ну, давай же, давай\ В дверь барабанят. Окно, наконец, откидывается, больно треснув по пальцам. Чертыхнувшись, я избавляюсь от проклятой снайперки… И в этот момент раздается треск автоматной очереди…

В руках Кирилла «Калашников». Он стреляет по двери. Потом подбегает к окну…

Мной внезапно овладевает ужасная слабость, эдакая апатия. Я сползаю вниз по стене, закрываю глаза, зажимаю ладонями уши, чтобы не слышать войны. Я хочу тишины-. Я мечтаю о ней впервые за жизнь после…

Они выбивают дверь. Свои, ставшие чужими. Короткая команда: «На пол!» Мне закручивают руки назад. Я – пленник. Спрашивают: «Ты один?» Я молчу. Слышу, как кто-то кричит из соседней комнаты, что второй выбросился из окна… И понимаю: если я – первый, то… Я ударяюсь лбом об пол. Раз, другой, третий… Это сон. Очередной ночной кошмар… Я хочу проснуться рядом с Верой, хочу домой, в свою крепость, в хрустальный замок на золотистом берегу… Сильные руки поднимают меня, подталкивают к выходу.

Мы выходим на улицу. Я и мои конвоиры. Нестерпимо розовый закат бьет по глазам – завтрашний день обещает быть погожим. Справа стоит «скорая». Но не сорок седьмая… Я отворачиваюсь. Не хочу смотреть, как понесут черный целлофан с тем, что осталось от моего друга… Из окон первого этажа доносится:

«Как упоительны в России вечера…»

И в этот момент я понимаю: их больше нет, моих друзей. Поколения «нет»… Я остался один. Последний… И помощи ждать неоткуда. Потому что и здесь идет война. Я знал это все время, с первой секунды моего возвращения. И гнал эту истину прочь изо всех сил, но сейчас она настигла меня самого.

Значит, надо бежать… Оттолкнувшись от конвоя, бежать изо всех сил, нырнуть в спасительный переулок, смешаться с толпой, с миллионом таких же маленьких существ, как я… Стать частичкой гигантского муравейника, крохотной букашкой, неотличимой сверху от других…

Я делаю шаг, другой, несколько шагов, презрев окрик «Стой!»… Я уже отрываюсь от земли, и в ушах свищет вольный ветер свободы, такой свежий и сильный, какового я ни разу не ощущал прежде… Он подхватывает меня, и становится легче дышать…

Я лечу над россыпью желтых цветов, к песчаному замку на влажном от пены берегу, и податливые язычки волн норовят лизнуть мои усталые ноги… Отец и мать, удивительно помолодевшие, улыбаясь, машут мне. А навстречу спешат Вера и Мишка, и озорник ветер треплет их позолоченные закатом волосы, будто лепестки подсолнуха, а беззаботный звонкий смех заставляет умолкнуть орудия и крики… Теперь-то я точно знаю: мир спасет любовь…

Он не услышал выстрела, не почувствовал боли. Просто небо склонилось над ним. Удивительно чистое, ясно-серое, как горный рассвет, как глаза любимых… И, растворяясь в прозрачной манящей необъятности, он глядел в него из последних сил, обретая наконец вожделенный покой и последнее сокровенное знание…

Война закончилась для него. Навсегда…

Декабрь 2000 г.

За окнами тряской электрички поплыли старенькие бревенчатые домики, кособокие хатки, щитовые дачки за хлипкой оградой. Дорогой пригород закончился. Дедок в облезлой ушанке, сидящий напротив, залез в холщовую сумку, вытащил пакет с вареными яйцами и смятыми бутербродами. Предложил ей. Она, поблагодарив, отказалась. Дедок принялся жевать, смачно чавкая. Прервавшись, неожиданно спросил: